в жизни, ты привык к этому, ты все это сделал для себя, чтобы потом выделяться, иметь право небрежно похвастаться где-нибудь за рюмкой вина. И это не то, совсем не то, сказал он с досадой и горечью, это было бы слишком просто для объяснения. Одно ты можешь сейчас точно сказать: ты уже не сможешь жить, сколько ты до этого писал о героизме, это была выгодная и легко проходимая тема, но теперь ты знаешь, что срывал одни вершки, а до глубинной сути этого понятия ты и не дошел. Кто-то, рискуя всем, спас поезд, кто-то предотвратил взрыв, и ты брал командировку, и мчался по горячим следам, и писал об этом, волнуясь, в предвкушении похвал в собственный адрес на редакционных летучках, а то и в приказах редактора, и ты думал, что делаешь большое дело, но вот она, поверка огнем и железом; есть трескучие фразы и поступки, а есть нечто высшее, есть особая глубина и направление человеческой жизни, в которой все просто и необходимо и которая и есть высшее проявление героизма.
Он шел, инстинктивно защищая лицо от хлещущих веток; ему сейчас, он чувствовал, не хватало какого-то одного усилия, чтобы понять все до конца, и это его мучило; ему попалось редколесье, затем совершенно пустая низина; все-таки удалось уклониться в сторону от огня, подумал он и тут же, подойдя к плотному таежному массиву, попятился, навстречу ему ползли клубы дыма, из которых неожиданно вырвались легкие языки пламени, на глазах охватывая траву и кустарник, и он застыл. Пламя двигалось прямо на него; оно бесшумно прыгало с дерева на дерево, в одно мгновение превращая зелень в буйный вихрь огня, и это было похоже на чудовищную фантастическую игру. И ему сообразить что-либо не хватило времени, в лицо пахнуло жаром, и, несмотря на обвальный гул и рев, он услышал, как потрескивают волосы.
Он побежал вначале тяжело и медленно, затем все скорее и скорее, мертвея от ужаса, не выбирая направления; несколько раз он чуть не задохнулся, и под конец его стошнило; корчась, он свалился на колени, уперся руками в землю; волны тошноты и мутного напряжения сотрясали тело, от выступивших слез ничего не было видно, и мир скрестился в одной точке, в нем самом, где-то возле его дергавшегося желудка, но он все-таки помнил и неловко поднимал голову, оглядываясь.
«Вот и все», — мелькнула короткая мысль, когда пламя перенеслось через него и охватило сверху донизу старую развесистую березу. Ну до чего же все это глупо и никому не нужно, и больше всего ему самому.
Не слишком приятная мысль словно прибавила силы, теперь его гнал страх; с трудом встав на ноги, грузно перевалившись через валежину, он рванулся в сторону и выбежал на поляну, покрытую ковром высокой зеленой травы; с другой стороны поляну охватывало пламя.