Кусочек неба мелькнул перед ним — голубой и далекий, он опять побежал по тайге, жадно хватая ртом воздух, — в человеке проснулся инстинкт зверя; едкий, соленый пот заливал глаза, воздух, словно горячая вата, забивал горло, и не было ни капли прохлады, и теперь ему казалось, что и небо вверху раскалено, и он боялся оглянуться. Он не знал, сколько прошло времени: час или минута.
На него потянуло свежим ветром, он хотел остановиться, немного отдышаться, не смог и выскочил из чащи прямо на людей, сидевших вокруг подводы с баками. Бригада Васильева как раз обедала; Косачев увидел его самого, Ирину в клеенчатом переднике, разливавшую суп, Афоню Холостяка с жестяной миской в коленях, остальных.
— Огонь! — закричал он почти неслышно, обмякая и падая на колени; пересиливая боль в ссохшемся горле, он попросил пить, но его никто не услышал; Васильев, подняв затекшие руки кверху, посмотрел на черные ладони; из двух десятков людей лишь он один понял, почему наступило затишье и деревья вокруг замерли недвижимо и покорно; все они оказались в зоне безветрия, и в ней через полчаса столкнутся с грохотом артиллерийской канонады две стены огня, идущие навстречу друг другу; Васильев представил все это полно и безжалостно; нужно было немедленно уходить, но сразу нельзя было точно определиться, хотя он и знал местность на много десятков километров в окружности и был здесь старше всех. Он мельком скользнул по лицам, все они ждали его слова и его решения и притихли; у Афони Холостяка было вытянутое, длинное лицо, Ирина зачем-то тщательно закрывала бак с супом, и уже всеми владело особое чувство опасности, хотя никто, кроме Васильева, не понимал, откуда она грозит.
Взгляд Васильева упал на лошадь: старая, всегда спокойная кобыла Машка прядала ушами, приседала на задние ноги, раздувала ноздри; сдерживаясь, Васильев подошел к ней, и Машка, скашивая налитый кровью глаз, тревожно заржала ему навстречу.
Васильев отвязал повод, сбросил хомут, узду, Машка затихла, высоко вскидывая голову и принюхиваясь, затем отошла в сторону, оглянулась на людей, словно недоумевая, и опять негромко заржала. И теперь все услышали, что в шум пожара ворвался какой-то новый оттенок, теперь это уже был один мерный литой гул. Машка в последний раз подняла голову, заржала, мелькнула между деревьями гнедым крупом и скрылась.
6
Сначала они шли, потом бежали по следу лошади, бросив все, что было можно. Ирина с тревогой оглядывалась на Косачева, вокруг которого суетился Афоня; на ходу стащив с себя брезентовую куртку, Ирина швырнула ее в сторону.