— Эй, Сашка! Ты жив або концы отбросил? Н-ну, хлопец, треба тебе дивчину заиметь, от сумности не ожидай добра, а сумность твоя только от этого… Чуешь?
Александр привык к машине, его интересовали скрытые в ней возможности, с первых же дней он стал превышать дозволенные скорости, ему нравились движение, быстрота, и он не замечал ни дней, ни недель, ни солнца, а были в его памяти одни лишь дороги.
5
Тайга впервые покрылась изморозью, как-то в одну ночь загорелись березы червонной медью, тускло и скупо засветилась багрянцем дрожащая листва осин; хвою лиственниц тоже тронула желтизна, и только ели, массивные, коренастые, темнели на посветлевшем фоне тайги внушительно и строго.
Возвращаясь из последнего рейса, Александр часто курил, хотелось поскорее сдать машину и уйти домой спать; смена была тяжелой, дорога петляла, как все таежные дороги, проложенные наспех; на рытвинах и выбитых корнях сильно встряхивало, и пружины сиденья, сжимаясь до отказа, заставляли морщиться и ругаться…
«Заменить надо сиденье, только где ты его достанешь?» — подумал он, одной рукой придерживая руль, другой ухитряясь закурить.
Жидкое голубое утро мчалось навстречу, кострами пролетали мимо редкие старые березы. Тревожное чувство, не оставлявшее его весь день, вновь прихлынуло, он весь подобрался, глаза еще посветлели, руки тверже легли на баранку.
Машина теперь летела стрелой, грохотал сзади прицеп, но Александр, напряженно вглядываясь, все увеличивал скорость, зазевавшийся на дороге глухарь едва успел взлететь; Александр усмехнулся его неповоротливости.
Ветер гудел в приоткрытых щитках; погасла зажатая в уголке рта тощая папироса. Разве с чем сравнить ощущение собственной силы, быстрое пожирание пространства и чувство, что завтра опять будет день и Галинка-приемщица вновь будет дразнить его? И почему он при ней теряется? Что ей надо? Чертова девка! Иван начинает уже посмеиваться… «Что, хлопче, жидковат в коленках? Это тебе не книжки читать. Разумеешь?»
Александр беспричинно рассмеялся, раздувая тонкие ноздри, и все крепче сжимал баранку; он уже не ощущал нарастания скорости, не слышал высокого гула двигателя, ему казалось, что это всего лишь встречный тугой ветер, временами он словно приподнимал машину, и тогда захватывало странное ощущение облегченности, педали ускользали из-под ног, и пропадало всякое чувство опасности и осторожности. Чрезмерным напряжением воли он еще заставлял себя глядеть на дорогу, руки и ноги механически, независимо от него, продолжали делать свое дело, но он не в силах был сбавить скорость, не мог остановить сумасшедшего бега машины, и крутой поворот стремительно мчался навстречу. Очень крутой поворот, он ясно представил это себе, и озноб пронизал его с головы до ног, он уже не слышал ни ветра, ни машины.