Пора было и самому выезжать, но прицепщик-чокеровщик по имени Афоня Холостяк запаздывал; Александр обошел вокруг трактора и увидел прицепщика перед собой; маленький, рыжий, губастый, он, отдуваясь и опережая Александра, издали поднял руку.
— Ладно, старшой, не ругайся, всего ведь десяток минут. Такое дело, понимаешь, еле сапог нашел. Маруська в райцентр с отчетом поехала, а он, проклятый, завалился за печь — и хоть ты ноги протяни! Битый час искал, поесть не успел.
На ходу проверяя исправность своего хозяйства, он обошел трактор, шлепнул рукавицей по плите и спросил, плутовато щуря небольшие глаза:
— Что смурый такой, не выспался? Хоть снегом вытрись, погляди, вымазался, как трубочист.
Александр не расслышал или не захотел отвечать, молча полез в кабину.
В обед подъехал Головин на своем вездеходе. Александр как раз грел на костре копченую колбасу и, увидев директора, стал тщательно подправлять костер; для него уже не было секретом, что Головин обхаживает мать, полмесяца назад он не придавал значения шуткам на этот счет, но теперь при виде Головина в нем всякий раз появлялась сдержанная неприязнь, и он старался как-нибудь отойти в сторону; да и сам Головин прекрасно чувствовал, что на пути к Архиповой стоит этот длинноногий, по-мальчишески нескладный парень со своими, порой наивными и неясными убеждениями о жизни; Головину раньше не раз приходилось сталкиваться с ним в разговорах, и он всегда испытывал некоторую растерянность или, точнее сказать, любопытство. Слишком угловато и резко для своих лет толковал Александр те или иные явления, слишком откровенно касался тех вопросов и сторон жизни, которые предпочитали замалчивать более опытные люди. В разговорах с Александром Головин нередко оказывался в роли обвиняемого, это несколько смешило его и заставляло присматриваться более внимательно и к собственной дочери. Он начинал корить себя за то, что уделяет ей слишком мало времени и почти ничего не знает, чем она живет и как.
Сегодня Головин был в отличном настроении; поздоровавшись с рабочими, он заговорил с Назаровым — мастером центрального участка. Александр не слышал, о чем они толковали, но понял, что речь идет о приехавшем, тот, в телогрейке и валенках, стоял рядом и, склонив голову, внимательно, с легкой улыбкой слушал; поглядывая на него со стороны, Александр хмуро жевал горячую колбасу с хлебом; сидящий рядом Афоня Холостяк пошевелил костер и отодвинулся, защищая лицо от полетевших искр.
— Вишь, хлыщ, личико что у барышни, — сказал Афоня недовольно. — Тоже мне, жизнь изучать, будто она без того неизвестна.