— Вы сейчас какие именно яйца имеете в виду? — насторожился Мень. — Птичьи, так сказать, или бычьи?
— Я сейчас имею в виду яйцо Вселенское, — пояснил Крючконос. — Мифологему. Универсальный мифологический символ. Начало всех начал. Вопрос о первичности бытия тире сознания.
— Понятно, — расслабился Мень и в очередной раз потянулся к матовой бутылке с притертой пробкой. — Тогда я согласен.
— С чем Вы согласны? — переспросил Крючконос.
— С яйцами и с их профилем, — ответил Мень и выпил залпом.
— Все шутите, — Крючконос устало вздохнул и рухнул на стул, снова разбросав по соседним стульям длинные руки и ноги. — Между тем, вопрос мы обсуждаем серьезный. От его решения на таможне зависит будущее наших миров.
— Протащим контрабандой, — алкоголь наделил Меня Всеславовича беспечной легкостию мысли и даже некоторой геройскостью. — В конце концов, у нас и свои солипсисты найдутся!
— Ваши-то? — Крючконос скривился пренебрежительно. — Те самые, что напрочь отвергают объективную реальность окружающего? Это уже не солипсизм, это сумасшествие чистейшей воды.
— Шопенгауэр, — вставил Мень.
— Что Шопенгауэр?
— Шопенгауэр говорил, что солипсизм может иметь успех только в сумасшедшем доме, — Мень вопросительно глянул на собеседника; Крючконос кивнул, и хозяин кабинета подвинул ему второй бокал — наполовину полный.
— В любом случае, — сказал Крючконос, принюхиваясь, будто не выпил только что, а пробовал в первый раз, — ваш солипсизм всего лишь крайняя форма субъективного идеализма.
7. Понимание и применение
Осторожно пригубив напиток, человек-жердь посмаковал, подумал и решительно опустошил свой бокал. Поставил на стол, Мень снова добавил — наполовину.
— И дело же не в философских трактатах, — Крючконос расслабился и откинулся на спинку стула. — Дело в чувствовании. Мы меняем ваш материализм на наш солипсизм не на словах. Мы передаем друг другу понимание и применение. Слова перестанут быть словами. Это сгладит различия в наших физиках и позволит двигаться дальше. И как только таможня даст добро…
— Это всего лишь третий элемент, — напомнил Мень.
— На котором завязаны первые два, — подхватил Крючконос. — Без него вся схема окажется нерабочей. Мы могли совершить обмен книгами и языками, философскими учениями и даже самими философами. Но нам необходимы применение и понимание. Так, чтобы смотреть не сквозь забавный калейдоскоп, а сквозь увеличительные стекла.
Крючконос сипел громко, почти кричал, а потом внезапно успокоился. Гордо задрал кочергу носа и, казалось, даже вертикальные морщины его до самых краев наполнились самодовольством.