А то еще боялся уснуть и не проснуться, потому до самой ночи глубокой проводил возле радиоточки на кухне. Ложась спать, Рогожкин задерживался у открытого окна, долго вглядывался и вслушивался в ночь, потом законопачивал всё, дверь на три замка, и укладываясь в постель, намазывал себе пятки чесноком, а лоб — вьетнамской мазью, и накрывался чуть ли не с головой, выставляя наружу только нос. Свет выключал — а что, если подумают — чего-то он свет всю ночь жжет? Будет любопытство нездоровое.
Попив чаю из бутылочки, Иван Иванович обратил внимание на синий почтовый ящик. О двух ногах, с навесом, он приютился под забором. Из ящика выглядывал краешек газеты. Рогожкин, из стариковского озорства решил вытащить газету, ручкой нарисовать усы портретам и вернуть всё как было. Огляделся — ни души.
Подошел к ящику, чуть присел, чтобы удобнее было тащить — главное не порвать. Надо развернуть, чтобы бумага не цепляла за замок посередине. Человек идет!
Спереди из-за угла вышел серьезный мужчина, по виду столичный контролер — атлетического сложения блондин, хотя не в униформе. Но выправка сразу дает о себе знать. Рогожкин соображал — прикинуться ли местным и звенеть в кармане связкой ключей? Из ящика газета торчала уж больно красноречиво.
Контролер приблизился. Не такой уж он и здоровяк — ростом даже чуть пониже Рогожкина, но в плечах, конечно, шире. Иван Иванович не знал, что делать, а контролер сам ему сказал:
— Здравствуйте.
— Ключи забыл! — выдохнул Рогожкин.
— Не так это важно, — ответил контролер и повторил, — Не так это важно.
Рогожкин собрался уходить, однако контролер удержал его за плечо:
— Подождите. Мы о вас наслышаны. Что вы патриот своей земли.
— Да какой я патриот, — отмахнулся Иван Иванович.
— Ну вот, теперь вы скромничаете, — контролер огорчился, — А ведь когда было нужно, то взяли и совершили поступок!
— Какой поступок?
— Нет порядка в стране, когда у нее много голов и каждая думает по-своему! Но если срубить все эти головы разом, тогда сможет прийти новая, самоединая сила! Вы так и решили, наверное?
— Да ничего я не решал.
— Душа скорбит? — участливо спросил контролер и даже подбородок свой приподнял.
— По рукописи скорбит, — глядя в землю, отвечал Рогожкин. И выложил всё, как было. Контролер слушал, не прерывая ни звуком. Под конец заговорил спокойно и жестко:
— Они должны были сгореть, но это промысел, а не деяние одного лица. Вам бы поскормнее быть. А так, открыв тайну один раз, вы не задумавшись и в другой, и в третий раз ее расскажете первому встречному. Мы не можем так рисковать.