— А путевку? — Коля нахмурился.
— Вы понимаете? Это большая честь…
У Ноликова глаза стали как плошки:
— Мне нужен творческий отпуск!
3
"Здравствуй Коля! Чего ты давно мне не пишешь? Как у тебя дела? Собираешься поступать в этом году в институт? И когда можно к тебе приехать? Книжку твою в глаза не видела и может даже она у нас не продается, а посылал ли ты книжку своим родителям, если да то почему мне не послал? Я ничего о тебе не знаю. Наш дуб спилили и на том месте что-то строят. Вырыли там котлован и накидали труб и в них живут бродяги. Я нашла от дуба желудь и положила себе в шкаф. А так весь город цветет в садах.
Пока! Маша."
1
Концерт начинался в семь, но Яков Андреевич прибыл за сорок минут до того — занять место получше. Коля не пошел. И Надюша не пошла. Она музыку не любила. Яков Андреевич тоже, но концерт был бесплатный. В Союзе композиторов. Балагуров об этом прочитал в газете — расписание фестивальных концертов симфонической музыки на целую неделю.
Еще там было про злодейку по прозвищу Светка-пектусин. Сия особа бродила по городу и высматривала кашляющих людей. Предлагала им помощь — таблетку пектусина. Человек принимал, а то снотворное. Жертва приходила в себя без копейки.
С падением правительства исчезло еще одно занятие, которым Яков Андреевич скрашивал досуг. Прежде он посылал ругательные письма разным министрам. В каждый конверт сыпал щепоть стирального порожка — мол, пускай проверяют. Потом читал в газетах, что министерство получило письмо с угрозами и неизвестным порошком, и все сотрудники госпитализированы и находятся под пристальным наблюдением докторов. Яков Андреевич называл это — заварить кашу. Жалел, что никто, кроме жены, об этих проказах не знает. И вот прежнее правительство погорело, а об новом вестей нет. Послал письмо на прежний адрес в министерство финансов, грозил обвалить курс, прибавил перцу и снова порошку стирального. Газеты промолчали. Значит, нет правительства. Или стало суровей.
День выдался теплый, несмотря на грозу с ливнем. К вечеру дожди утихли. Балагуров одел костюм-двойку. На концерты и в театр это обязательная униформа. Жара, не жара — иначе нельзя.
В зале на втором этаже было душно. Почти все окна открыты. Народ уже собирался. Яков Андреевич поискал глазами свободный стул. На некоторых лежали распечатанные бумажки со словом "Зарезервировано". Балагуров поднял такую, и вслух, чтобы все слышали, произнес:
— Вот же слово придумали! Чем им русское "занято" не по вкусу? Писали бы просто: "занято".
Положил на место, сел рядом — где на сиденье лежала только программка. Раскрыл и принялся читать, краем глаза наблюдая за суетой. На сцене еще пусто, кроме микрофонов на стойках да инструментов. Огромный рояль посередине, клавесин в углу, ближе к окнам, а также — у противоположной стены, рядом с Балагуровым — другой рояль, уже вне сцены. На этот рояль поставили студийный магнитофон, куда шла запись с микрофонов.