— Дашь? Дашь авторский экземпляр?
Заволновался колокольчик в руках Ябеды, зашумел, растрезвонился. Все поутихли. Лишь того, с челкой, удерживали за плечи — он всё порывался встать, душой за стул болел.
Пошла работа. Для разминки поиграли в щекотушки. Каждый соседа щекотал и сам смеялся. Шум, гам! Всем весело! Тяжело дыша, приступили к деятельности. Постановили — выпустить серию спичечных коробков с портретами членов Союза. Зачитали несколько обращений. Выслушали "ходока" — пожилого уже писателя Мордастова. Мордастов очень волновался, размахивал руками. Он прибыл из городка Кутежмы, где местные фантасты заняли Дом литераторов. Дом литераторов в Кутежме — это еще и единственная в городе библиотека. Кроме прочего, там хранятся рукописи Кутежмского клуба литераторов, около пятиста килограммов. И вот фантасты заняли помещение и сменили замки. Мордастов призывал повлиять.
В зале стали галдеть уже княжебарские фантасты, причем их количество превышало поэтов (коих принимали в Союз неохотно, только одного на тысячу), мастеров реалистической прозы и мастеров остросюжетного детективного романа вместе взятых, не говоря уже о мастерах психологической прозы. Один фантаст бросил в Мордастова туфлей, попал тому в бровь. На сцену цевкой брызнула кровь. А другой фантаст до того разошелся, что подскакивал, топал обеими ногами и орал:
— Фантастика это единственный жизнеспособный жанр!
Ябеда в это смутное время прятался под столом и настойчиво позванивал оттуда колокольчиком. Наконец тот писатель, которому нужен был стул, крикнул:
— Тише! Виталий Андреевич что-то нам хочет сказать!
И всё пошло своим чередом. А Мордастов куда-то исчез. Потом рассказывали, что маститый фантаст Полудоров, который под хмельком иногда признавался в своей инопланетной сущности, отвел Мордастова вроде бы в уборную, чтобы помочь унять кровь, и там его съел. Но потом Мордастов прислал из Китежмы письмо, так что уважение к Полудорову подупало.
Когда Ноликов не ожидал, вдруг Ябеда назвал его фамилию. Коля очнулся, Чукин кивнул ему:
— Давай.
На ватных ногах прошел Коля к сцене, поднялся туда по гулкой лесенке деревянной и вытащив из кармана свернутую трубкой бумажку с речью, сжал ее вспотевшей рукой. Кто-то глядел на Колю, прочие занимались своими делами, говорили.
— Поступило заявление, — сказал Ябеда, надевая очки и поднося к ним лист, — Я, Ноликов Николай, требую принять меня в Союз писателей. Хм, — он снял очки и посмотрел в зал:
— Молодой человек требует. Ну что, уважим?
— Уважим! Да конечно! — донеслись голоса.
Ябеда поставил штампик.