Попали в переделку (Селин) - страница 37


*


Ну, конечно, само собой, я вас понимаю, это так прекрасно, так тонко, это такая редкость, такое изящество – искать и найти свою расу, выставить напоказ своё потомство, свой дух, благородство своего этноса. Эге! Вот что спасёт нас от вульгарности! заставит вас благоухать! Мы выведем самую роскошную породу! отборную! элитную! что будет дальше?... Это избавит нас от всех бед…

Раз так, то что, по-вашему, такого ценного во “французе”, что стоило бы сохранить? Оскудеет ли хоть немного мир, если он вдруг возьмёт и исчезнет? Самым настоящим образом потонув в грязи афро-азиатских совокуплений? Возможно…


Увы, но я вынужден признаться… Что я вижу?... Что я слышу?... Ни единого повода хорохориться и подзадоривать народ… ничегошеньки… только всё та же маленькая улыбочка, позвякивающая, как родниковая струйка, таящаяся, резвящаяся во мху…


О, как счастлив тот, кто её слышит, наслаждается ею и затыкается! не омрачая свою радость тем, что боится показаться смешным, фантастическим и хрупким, как само детство, бесконечное и фееричное до мозга костей…Это бесценная магия, которая поднимается от земли и от людей, рождённых на ней…


Подойдите сюда…Подойдите туда… послушайте это…


Сотрите в порошок этот каркающий маразм! эту базарную, лживую Фурию! эту зловонную, мужеподобную марамойку!


Идите сюда… прислушайтесь к этому… жаворонок, исчезающий в небе… Ну же! Ну же! ещё выше! прямо в синеве! быстрый как стрела!      такой восхитительный… свободный храбрый радостный хрупкий… исполненный восторга… мелькающий в вышине средь звёзд… тускнеющих на рассвете… Ах, какая прелесть, какая радость!... чисто наша, французская… вот это мне по душе… ничуть не вынужденная… оглушительная, как итальянцы… радость прежде всего! Радость – это всё!... Я хочу петь и танцевать…Для чего мне здравый смысл… Зачем мне рассудок? обоснованность? замысел? они мне не нужны! И весь мир тоже… Огорчённый Цезарь нисколько не задевает меня своими словами, говоря о нас: “Они обещают, они смеются, вот и всё”. Тем хуже!


В гробу я видал мистера Бена Монтэня, этого краснобая, этого ушлого раввина…В нём нет ни толики того невинного, плутовского, шаловливого, трогательного веселья, которого я ищу… Мне ближе “Кукушка” Куперена… вирелэ Кристины… бранли Жервеза!… Я хочу умереть от смеха, но легко… два-три стишка Белле мне дороже, чем весь Расин… Я хочу немного прослезиться, но танцуя… Я ветрогон… Стенания Ифигении меня утомляют… Гермиона непристойна и своевольна…


Тёмные делишки заднего прохода.


Мистер Монтэнь ни капли не лиричен, и, на мой взгляд, это настоящее преступление, он плетёт свои невнятные талмуды, свои учебники для “Идеальных Жидов”, апатично бздит и испускает софизмы… Ужас!