Прошло шесть дней и шесть бесконечно холодных ночей, наполненных отчаянием, болью и сожалением, что не просчитал, что не подумал, что забыл, а ведь его предупреждали. Он должен был понять, что Мать не примет его решения, только не думал, что она зайдет настолько далеко, поставит в такие невыносимые условия, заставит сожалеть о ночи, когда он был по-настоящему счастлив. И теперь каждую минуту жизни он за нее платил.
Никто, ни отец, ни Лазариэль не говорили ему, насколько это тяжело — находиться вдали, гореть, словно в огне, и чувствовать ее боль как свою. Иногда хотелось разодрать грудь, чтобы перестало печь так сильно.
Он давно привык к боли, давно привык к тяге, но когда она увеличена в сотни, тысячи раз, становится невыносимо даже дышать, и даже тень почти не помогает. Ему нужна она, реальная, живая, теплая рядом, чтобы вдыхать запах, ощущать, касаться, слиться воедино, прирастить к себе, никогда не отпускать. Нельзя — контракт разделяет как граница, как персональное орудие пытки, как темница без дверей и выходов. И разорвать нельзя — она предупредила — жестокая драконица. И иногда думается какими-то рывками, рваными мыслями, почти бессвязно, впадаешь в прострацию, не ощущаешь времени, почти не живешь, но ему нельзя.
Слишком много врагов, слишком опасно терять концентрацию, так падать в пропасть, так забываться. Он должен сделать все, чтобы его девочка была в безопасности, чтобы никто и ничто ей не угрожало, а это трудно. Элмир умер — его просчет, еще один.
Принц обещал, что позаботится о ней, но можно ли ему верить?
Отец отпустил и потерял, а если и он потеряет? Нет, нет. Ведь она обещала. Она хоть и стерва, но если что-то обещает, то всегда выполняет. Ее видящие что-то ей показали. Она обещала, что Клем к нему вернется, что нужно только отступить, подождать немного, она обещала… Опять бессвязные мысли, опять в груди что-то раздирает, и Клем не во дворце, где-то в городе, с тысячью опасностями один на один. Нет, не одна, кайр рядом. Жаль не он. Пойти за ней, проверить, убедиться, активировать зеркала, на площади их много, но мастер Крейм твердит, что так только тяжелее будет, безумие накроет, почти как сейчас, только хуже. А нельзя, нельзя, опасно. Контракт, как клетка.
«Закройся, отстранись» — шепчет внутренний голос, и он хочет, даже жаждет этого, но иначе он совсем перестанет ее чувствовать, а это страшно, страшнее безумия, потерять остатки контроля, остатки связи, потом не восстановить.
Кто-то идет, опять Эвен? Нет, прошли мимо, Маршал как всегда на страже? А он совсем забыл, что должен сделать. Письмо, она написала письмо. Но как же страшно его читать, а ведь он мало чего в жизни боялся до встречи с ней.