— В какую игру вы играете?
— Я просто выполняю свою работу. И не мешайте мне, иначе…
Он снова приблизился, а я вжалась в стену, но не от страха, от гнева и отвращения.
— Хорошо, лишь бы больше не терпеть ваши мерзкие прикосновения.
— Вот и договорились, — усмехнулся хранитель, но в его глазах всего на мгновение промелькнула досада. Видимо не понравилось гаду, что я так низко оценила его поцелуи.
— Как по мне, так с жабой и то приятнее целоваться.
— Осторожнее, эриса, иначе я решу, что вы так неумело напрашиваетесь на новый.
— Ну да, конечно, только и мечтаю о ваших слюнях на моем лице, — скривилась я и обрадовалась, когда его глаза полыхнули черным. Ха! Это мы еще посмотрим, кто в чьих руках. Да, ситуация складывается скверная, но и я теперь знаю его слабое место, правда не понимаю, как, когда и по какому такому недоразумению этим слабым местом оказалась я сама?
— Собирайтесь, через час мы уезжаем, — процедил в итоге кайр и наконец соизволил покинуть мою комнату. Я же с ненавистью захлопнула дверь и пообещала себе, что как только представится возможность, я избавлюсь от этого мерзкого полукровки, чего бы мне это не стоило.
Дэйтон слушал доклад главы столичной жандармерии, но мысли его витали совсем в другом месте. С ночи бала Тея стала совсем другой: холодной, отстраненной, чужой. Он несколько раз пытался поговорить еще в Дарранате, поймать ее между бесконечными встречами, завтраками, обедами, ужинами и приемами, но она с подозрительным упорством избегала его. Вдруг и неожиданно между ними выросла огромная ледяная стена, природу которой он не мог понять. Причина в нем? Что он сделал не так? Отпугнул настойчивостью? Был слишком навязчив? Или наоборот, не смог донести в полной мере всю глубину своих чувств?
Может, она обиделась на невнимательность с его стороны в последние дни? Если бы она только спросила, то он бы объяснил, что дело совсем не в ней, а в неожиданном отказе Инариэля отпустить Клем, ставшим для всех громом среди ясного неба.
Еще неприятнее было осознавать, что именно он, пусть невольно, пусть не понимая этого, но подтолкнул повелителя к действию, к закреплению связи. Хорошо это, плохо ли? Ответа он не знал, да и существовал ли однозначный ответ? Для короля — возможно. Ведь для него эта новость стала ударом. А нарушенные ожидания обернулись новой болью.
В тот момент, когда Дэйтон рассказывал о своем путешествии в Илларию, обо всем, что увидел и узнал, особенно об этой связи истинных, ему показалось, что что-то надломилось в отце. Словно до этого он держался, опирался на какую-то свою надежду, и вдруг ее не стало, король потерял опору и рухнул под тяжестью своих чувств, вины, боли. Рухнул, но не сломался до конца, и только одни боги знали, сколько он мог еще выдержать.