Вынтэнэ нажала кнопку и началась загрузка видео. Ролик был старый, ещё чёрно-белый. По густому подмосковному лесу ехала телега, запряжённая настоящей лошадью. На телеге сидел человек типичной московитской внешности, в лаптях, портках, косоворотке и картузе. Он широко улыбался и залихватски пел. Песня была на чукотском. Сначала говорилось про красу московского леса, где ходят экзотические рыжие лисы. Потом певец взялся объяснять, что его лошадь — лучшее средство транспорта: «пароход — хорошо, самолёт — хорошо, вездеход — хорошо, а кобылка лучше!» Пел он красиво, и голос был хороший. Но восхвалял свою кобылку с таким наивным пафосом, что Вынтэнэ расхохоталась.
— Правда, весело?! — обернулась она к Уладзю, когда песня закончилась.
— Ничего хорошего, — резко ответил тот.
— Это же Кэнири Иванушка! — не поняла Вынтэнэ. — Из малых народностей!
— Он строит из себя дурачка, — глухо сказал литвин. У него вдруг прорезался сильный акцент. — А чукчи думают — все европейцы такие.
— Какие «такие»?!
— Примитивные, на кобылках ездят, и всегда улыбаются: «Мы лючи друзья старший чукотский брат! Один палка два струна — я хозяин вся страна»!
— Ты о чём?
— Твой Кэнири Иванушка популяризирует образ «доброго недалёкого туземца». И льёт воду на мельницу чукотского великодержавного шовинизма.
— Сам ты шовинист! — рассердилась Вынтэнэ. — Иванушка поёт про свой край, про свои народные обычаи! Да, московиты, пока их не открыли чукчи, ездили на лошадях. И сейчас ещё иногда ездят. Это их народный промысел. Что, Иванушка не имеет права быть собой?!
— Быть собой… — тихо повторил Уладзь. — А знаешь, почему он «Кэнири Иванушка»?
— Потому что мама его так назвала! — бросила Вынтэнэ.
— Мама назвала его «Иванушкой», — вздохнул Уладзь. — А потом чукчи забрали его в интернат. И там ему дали чукотское имя «Кэнири». А настоящее имя «Иванушка» записали как фамилию. И так они делали со всеми московскими детьми. И с волжскими народами — то же самое. Всех их сделали «Ринтувги» и «Нутэнэут»!
— Да их в интернатах грамоте научили! — перебила Вынтэнэ. — …И чукотскому языку тоже! Пусть спасибо скажут! Это язык Рытхэу и Кымытваль! А у туземцев что? Песня про кобылку?!
— Песня про кобылку — как раз на чукотском, для чукчей. А ты не задумывалась, почему твой Иванушка поёт не на московским языке?
— А кто бы его понял?! Их язык даже самим московитам не нужен!
— Ты же знаешь, что московский язык убивают.
— Да кто его убивает?! — крикнула Вынтэнэ. — Никто не запрещает московитам говорить на московском — сами не хотят! И никто их не притесняет! Ну разрушили мы их цивилизацию — допустим. Но ведь это было 350 лет назад! За это время можно было уже и развиться. Так нет же — кобылки, избушки… Чукчи строят для них яранги, прокладывают дороги, учат дикарей читать и писать! Знаешь, сколько это стоит государству?! Миллионы, если не миллиарды!