Опомнилась на подоконнике в столовой, обнимая Эдвина, вдыхая аромат его чуть терпких прохладных духов, прижимаясь к любимому, вбирая жар его обнаженного тела. Не помнила, как мы разделись, как восхитительное помешательство переплело нас, соединило, связало дары. Помню наслаждение, игольчатые огненные цветы восторга на вершине, нежные и уверенные прикосновения Эдвина, отзывающиеся сладостной истомой.
— Я люблю тебя, — выдохнула я, когда мы оба преодолели пик наслаждения.
— Люблю, — шепотом повторила Эдвину на ухо.
— Я тебя тоже, — признался он, крепче обнимая меня.
Я хотела верить.
Гнала воспоминания о черноволосой девушке в его руках, о ее триумфальной улыбке, о его ярком признании. Мне хотелось надеяться, что его чувства ко мне были, по крайней мере, столь же глубоки.
Изящное кружево восстанавливающего резерв заклинания медленно впиталось в основу. Я как раз закончила работу над третьим артефактом и любовалась остаточным сиянием магии.
Оно всегда меня завораживало своей незамутненной чистотой. Посмотрев на Эдвина, убедилась, что он все еще с головой погружен в расчеты. Заклинание было новым, ориентированным только на него и на меня. Даже название волшебства отражало это. Эсфион должен был осветить золотом дорогу домой. Чертеж, над которым работал Эдвин, напоминал растение. По опоре, символизирующей направление, вились плети с крупными цветами. Черпающая силу из природы прекрасная эльфийская магия.
Я с интересом наблюдала за любимым, поражаясь его знаниям, пониманию истоков волшебства. Вспомнились отец и брат, просчитывающие боевые заклятия; мама, тонкими росчерками взращивающая на бумаге формулы целительных заклинаний. Вспомнилось трепетное благоговение перед ними, более опытными, умелыми магами. Наблюдая за ними, неизменно чувствовала себя опекаемым ребенком, которому предстоит еще многому научиться, чтобы сравняться в силе и мастерстве с родными.
Рядом с Эдвином я такого не испытывала. Мне не нужно было к нему тянуться, подражать, соответствовать, перенимать опыт, стараться выучить как можно больше в сжатые сроки, подспудно бояться разочаровать.
Глядя на его мягкие в золотистом свете лампы черты лица, я понимала, что никогда не считала его наставником, а он не видел во мне ученицу. Он был моим продолжением, неотъемлемой частью меня. Его успехи и неудачи становились моими, мои достижения и сложности он принимал так же близко к сердцу, как и собственные. Он давал мне силы, черпая мои. И, наверняка, чувствовал меня, как я его.
Любуясь своим сосредоточенным на чертеже волком, надеялась вскоре услышать от него не безликое и скованное "я тоже", а настоящее признание в любви.