— Нет, спасибо.
Она пожимает плечами, когда я начинаю снимать обувь и пытаюсь не застонать, чувствуя, как исчезает напряжение из зажатых нервных окончаний моих бедных маленьких ножек. Её стрипы цокают по плитке, когда она проходит мимо меня, но я не смотрю на неё.
— Ты могла бы выходить на сцену, знаешь ли. Такие хорошенькие, как ты, могут убить, и им ничего не будет. Ты выглядишь, как невинная соседская девчонка. Парни ведутся на это дерьмо. — Она подаётся вперёд и оттягивает в сторону вырез верхней части моей униформы. — Твои сиськи настоящие?
Я шлепаю её по руке и бросаю на неё суровый взгляд, показывая, что не боюсь. Девушки, подобные этой, могут чувствовать страх, как ищейки, которые питаются им.
— Посмотри-ка, я польщена, но не увлекаюсь кисками.
Я одарила ее ядовитой улыбкой, в то время как ее блестящие розовые губы расползаются в ухмылке.
— Ничего личного. — Она поднимает руки в знак капитуляции. — Просто подумала, что могла бы помочь тебе.
— Почему? — холодно интересуюсь я. — Зачем тебе помогать мне?
Девушки здесь игнорируют меня. Это первый раз, когда кто-то из них сказал мне более двух слов.
— Потому что я была на твоем месте. Потерянная и сломленная, — Её слова невнятные, но в них проскальзывает бостонский акцент.
Мне пришлось упорно потрудиться, чтобы избавиться от него.
Я хочу заметить, что она всего лишь стриптизерша, делающая дорожки кокса в подсобке ветхого клуба. Это не выглядит так, будто она выбралась из дерьма, но я держу свой рот на замке. Кто я такая, чтобы судить? Я – не святая, и хотя мне не приходится снимать одежду ради денег, я все еще работаю в стрип-клубе и получаю деньги за счет моей внешности. Это просто другая сторона одной монеты.
Она вздыхает, ее голубые глаза становятся стеклянными, так как кокс проникает в мозг.
— Поговори с Бобби.
Я в изумлении приподнимаю брови.
— С вышибалой?
— Да. Он может подкинуть тебе левый заработок, но он берет часть от того, сколько ты сможешь заработать. Пятьдесят за мастурбацию, тысяча за минет, две тысячи за киску…
Она понижает голос, а меня словно осеняет, и я таращусь на нее в неверии.
— Ты проститутка?
В ее глазах мелькает вспышка, и поведение резко меняется и ужесточается. Думает, что я осуждаю ее.
Я? Имею ли я на самом деле после всего хоть какие-то моральные границы?
Она скрещивает руки, прикрывая свою обнаженную грудь.
— Я заработала более двух тысяч на этой неделе. Сколько получила ты?
Я застываю в молчании.
Святое дерьмо, это огромные деньги.
— Я не осуждаю, — выплескиваю я, складывая руки в оборонительную позицию, как у нее.