Уже давно перевалило за полночь, а я всё сижу на кухне, смотрю в окно и прислушиваюсь к шуму дождя. Тот оставляет неловкий отпечаток на стекле, по которому, не торопясь, бегут дорожки воды. В ушах звучит навязчивая мелодия той песни, что я слышал сегодня, когда утром ехал на работу в трамвае. В ней мне всё показалось дурацким, и верно потому она никак не выходит у меня с головы.
Крошечная кухня, крошечная луна, крошечный я. Всё это очень смахивает на болезнь, которая пройдёт только с первыми лучами приветливого солнца. Читай книги на Книгочей.нет. Поддержи сайт - подпишись на страничку в VK. Ночью же от этого невозможно спастись. Можно броситься на кровать и постараться забыться сном, но пустота всё равно останется. Останется тот неприятный осадок, который в течении дня будет напоминать о себе вместе со словами той дурацкой песни. Единственное спасение от всего этого — это остаться сидеть на кухне и прислушиваться к тому, как нити дождя барабанят по старой крыше, которая давно нуждается в ремонте. Можно списать всё это на депрессию или авитаминоз, но на деле у меня нет ни того, ни другого. Всё куда прозаичнее. Я бы посмеялся над всей этой ситуацией, действительно бы посмеялся, если бы не отсутствие у меня как такого чувства юмора. Оно похоже единственное, чего мне сейчас действительно не хватает. В отличие от той дурацкой песни, что не выходит у меня из головы.
Уже давно перевалило за полночь, а я всё сижу на кухне, смотрю в окно и прислушиваюсь к шуму дождя.
Крошечная кухня, крошечная луна, крошечный я. А в раскалывающейся от боли голове, вновь и вновь, словно на бесконечном повторе, слова той песни, которые я только сейчас начал понимать. Это вовсе не отменяет того факта, что она дурацкая, но вместе с тем такая жизненная. Чёрт, никогда бы не подумал, что всё окажется так просто. Буквально один момент и мы стали к друг другу на вы. А сколько глупости, обиды и боли было в тех последних словах, таких нарочито вежливых для чужого уха! Я и не думал, что это так способно меня оскорбить! Кажется, что моё пальто до сих пор пахнет тем февральским снегом. И от того запаха не избавиться, как и не выкинуть никуда слова глупой песенки, как и не свыкнуться с воспоминаниями с которыми я, в отличие от тебя, опять на ты.
А если бы не это всё, все те, уже лишённые всякого смысла воспоминания, то кем бы я был сейчас? Или это вопрос из разряда риторических, из области фантастики, из горячечного бреда умалишённого? Что если во всём, что со мной произошло виноват только я сам, потому как в каждом действии или слове был только мой выбор, а теперь, сидя будто пьяный за столом, любуясь лунным светом, что озаряет кухню в нечто зыбкое, такое, из снов, я пытаюсь связать свои неудачи с судьбой, уйти от удара, отстраниться, перенести всё, что приносит боль на нечто неподдающееся, неукротимое? Что, если я всего лишь трус, который боится увидеть своё отражение в зеркале, словно смерти родных, словно чего-то тошнотворного, жуткого, но такого правдивого? Что, если ничего случайного нет? Что тогда? И кто я после всего этого?