- Стоило, Тони. – Сомкнув веки, Сунён улыбнулась. – Любовь стоит всего на свете…
Энтони оставил её приходящей в себя и, выйдя из квартиры, сел на первую же ступеньку, не в силах больше идти. Сердце подпрыгивало до горла, душа горела, глаза жгло. Переволновавшись за неё, осознав, что она окончательно теперь принадлежит другу, Энтони ещё не до конца понимал, есть ли внутри него хоть одно чувство сейчас, которое не причиняло бы ему мучения. Хватанув воздух ртом, он уткнулся в колени, посидел так, поднял лицо, зарыл его в ладони, посидел несколько минут так. Потом потёр лицо и, шлёпнув ладонями по коленям, шумно выдохнул, почти со свистом, словно сдуваясь. Глаза были влажными, и даже нос слегка покраснел, но Энтони, облизнув губы, шмыгнул им и, поднявшись, быстро спустился по лестнице, чтобы выйти из подъезда и уйти прочь, туда, где он не будет третьим лишним.
Окружающее счастье
Джело не хотелось просыпаться. Не конкретно сегодня и с этой с ума сводящей головной болью, а вообще. Ему не хотелось никого видеть и слышать, и больше всего – себя самого. Он знал, что когда откроет глаза, то не найдёт рядом с собой Шиллу, а что ещё хуже – найдёт Сунён. Как он допустил это? Почему? Парень долго лежал с закрытыми веками, хотя давным-давно не спал. И всё же жизнь его не покинула, организм продолжал функционировать, напоминая ударами в висках о том, что бренное бытие на земле продолжается. В горле и рту начало сушить, мочевой пузырь уговаривал подняться и сходить в туалет. Ноги и руки безвольно просили оставить их умирать, а под ними квадратно врастала в пол кровать, на которой каждую ночь занимаются любовью Химчан и Шилла. Джело даже возненавидеть их не мог, этих двоих, один из которых его брат по оружию, а другая – самая любимая девушка. Тошно, больно, несправедливо и обидно. С каких пор он стал таким трусливым и жалким? Иногда любовь Сунён к нему тоже напоминала жалость, без малейшей примеси страсти.
Открыв глаза, он повернул осторожно голову на подушке. Шторы были задернуты, но дневной свет сквозь них расстелил буро-красную пленку на всём, что было в комнате. И лицо Сунён, смотревшей на него, тоже было покрасневшим. Первое января… Если зажечь гирлянду и улыбнуться, то спальня станет праздничной и уютной, потому что она обставлялась людьми, которые души друг в друге не чаяли, создавали своё семейное гнездышко на двоих и к каждой мелочи относились трепетно, но с настроением и самочувствием Джело помещение казалось ему палатой в лепрозории. Он хотел бы что-нибудь сказать девушке, но на язык не шло ничего, кроме извинения, а просить прощения сейчас – самое унизительное и неприятное, что можно придумать. Это лишь станет подтверждением того, что он не хотел её и не хочет. Достаточно того, что она молча это понимает. Сунён достала руку из-под одеяла и взяла ею ладонь Джело, лежавшую поверх него.