Я разорвал газетное разочарование пополам и положил половинки на край фонтанной чаши – пригодятся людям что-нибудь заворачивать. Аптека стоит не в общем ряду лавок вокруг площади, а в сторону, вглубь переулка. Пластырь, подаренный Фальком, иссяк. В последние дни я только и делаю, что хожу, если так продолжать, понадобится серьезный запас. В Бромме хорошая аптека, большая, с сушеным крокодилом под потолком, как положено. С банками, склянками, гербарием под стеклом на стенах и витым рогом единорога в отдельной витрине. У аптекаря только не все в порядке с головой.
Я прочел его имя на вывеске над входом, вежливо поздоровался, аптекарь – типичный берриец, если судить по внешности, и абсолютно местный, если по имени, – только вскинул вверх руки при виде меня. Он был безмерно огорчен и взволнован, голова его дергалась, руки тряслись. Я слегка опешил от такой реакции на поклон и "доброе утро, мастер", но все же дерзнул попросить пластырь. Пока искал, он уронил и разбил какую-то банку, пнул осколки, разбросал их по полу. Я сдержанно и вполголоса заметил ему, что негоже так нервничать в самом начале дня, даже если первый покупатель с утра колдун.
– А вы видели? – воскликнул он на аннидорском совершенно без акцента и грохнул коробкой с пластырями по стойке. – Видели сегодняшние газеты?..
– Да, – честно признался я. – И там совершенно не от чего волноваться. Они наполовину пусты.
– Вот именно! – почти крикнул аптекарь. – Вмешалась военная цензура, где это слыхано! Новости теперь государственное преступление! Будет война!
– Ну… может, и не будет, – попробовал успокоить его я. – Внутренние противоречия. Вы же знаете. Там, за горами, их накопилось много.
Аптекарь погрозил мне пальцем.
– Вы не понимаете! С таким избытком гражданских чувств дело не кончится добром! Для чего им цензура, если не воевать?! Бедная страна! Бедные мы, ее соседи!
Я и правда мало понимал, особенно почему бедные мы – очевидно же, Бромма такое болото, такая топь и никому не нужная спокойная глушь, что здесь даже конца света не будет. В день, когда мир погибнет, здесь засорится городской фонтан, а булочник выпечет вместо двухсот булочек сто девяносто. Но спорить я не стал, заплатил за пластырь и поспешил убраться, тем более, что Тоби, взятый на время визита под мышку, начал вырываться и требовать, чтобы я его пустил. Но первого человека, читающего беррийские газеты и бурно переживающего происходящее за лиловыми горами, я в Бромме обнаружил. Не я один тянулся к новостям из внешнего мира и был зависим от них. Не так, чтобы совсем никто эту муть тут не читает, есть грамотные и есть заинтересованные.