В дверь потом еще стучали, более вежливо, если не сказать – смиренно. Я не открыл, а с черного хода они обойти не решились или не догадались.
Живые и их бессонная ночь не моя забота. Мне трудно с этим смириться, но я себя пересилю. А жителям Броммы придется такое положение принять. То, что творится у них под стенами домов, выходит за рамки простого беспокойства от случайно заблудившейся между мирами сущности. Все, что имеют, они устроили и заслужили сами.
* * *
Так жаль мне, что я обязан своей силой бесчисленным смертям и потерям, своим и чужим… Но с этим ничего не сделаешь. Колдун не выбирает, с каким даром родиться. Изменить дар нельзя, отказаться очень трудно. Фальк тоже с детства мечтал лечить и спасать людей, а получил дар разрушения и смерти, закаленный войной, опалившей в те годы половину мира. Нас учат, что так соблюдается равновесие – на свет появляются те колдовские дарования, которые нужны для баланса. Если я некромант, и профессор некромант, и погибшая девушка была с даром некромантии, и, черт побери, молодой священник и даже моя собака видят и слышат мертвых – что же творится в мире? Смерть уже не наступает на пятки. Она прямо и нагло смотрит нам в лицо.
И жаль, что братство выдает задания, сообразуясь с выгодой, а не с собственным уставом. По-хорошему, Бромма достойна выворачивания наизнанку и подробного расследования всех ее секретов, ибо они опасны.
Хочется отказаться от денег. Хочется послать аннидорское братство к черту. Очень хочется. Но уже нельзя.
Люди неправильно понимают мою миссию. Город думает, я им за деньги должен то, что они попросят. Боцце и в братстве думают, я должен исполнять приказы и инструкции. В Могильцах решили, что я на службе у тех, кто платит братству, в данном случае – у людей сомнительной честности, магистрата. Ведьмы, наверное, думают, что настал удачный день для шабаша и мести, и я их поддержу. На самом деле нет. Я должен делать только то, что правильно. Когда привидения пугают людей, это неправильно. Но и когда люди пугают привидения – в этом тоже ничего правильного нет.
Видимо, я плохо подхожу для работы в братстве. Я чудак и не беру деньгами. Меня музыка приучила к плохому, а потом я еще поверил в себя… Как решаются трудные моменты в музыке? Следует открывать сердце, а не ум (тем паче, не карман), служить любви, а не идее. Пускай я решился продаться в братство за тысячу далеров, но не хочу, не позволю, чтобы меня перепродавали. По братскому уставу я должен приводить в равновесие все, что нарушено. Мои мелкие неравновесности вроде кота и сундука ерунда, по сравнению с тем, что творится в Бромме и дальше от Броммы за горами. Я это чувствую, как нарыв под кожей. Особенно нехорошо мне после вчерашнего разговора с Фальком. Знаете, что сказал мне вчера Фальк, выпрямившись, глядя сверху вниз, и о чем я теперь постоянно думаю?