Броммский замок затеян с размахом, в поварню здесь можно въехать телегой, доверху полной дичью. Внутри очаги давно заброшены, сажа размазана по стенам и потолку, в котлах, кастрюлях и на вертелах паутина и пыль. Из поварни по лакейской лестнице, которой в парадный зал таскают блюда с едой, мы поднялись на второй этаж, повернули во флигель прислуги. Два узких коридора с кладовками, снова лестница. Тут Тоби застрял, ступени были слишком круты, я взял его под руку и по тонкому зову дара пошел вперед. Душечка отстал где-то, но я про него позабыл. Я уверился, что могу охранять себя сам. Еще коридор, брошенные метлы и совки, какое-то тряпье в разворошенном сундуке, но здесь уже чисто, ни пыли, ни копоти. И дорогу мне заступает – кто бы вы думали – приемная мать колдуньи из Могильцев. В руках у нее тряпка, за спиной ведро. Она моет полы – не в парадных покоях, не в княжеской кухне, где все заросло грязью, во флигеле прислуги. Недобро щурится на меня, Тоби на нее глухо ворчит. Я бы тоже заворчал из-за завязанных рукавов, но приличия не позволяют.
– Мне нужен профессор, – сказал я. – Позвольте пройти.
– Убийца!.. – отвечала она и сделала такое движение, словно хочет ударить меня тряпкой, а я удивился и слегка отступил. – Не думала, что у тебя хватит совести сунуться сюда после того, что ты сделал! От вас, колдунов, нет покоя ни на этом свете, ни на том!
– Вы все сошли с ума, – кажется, сказал я. – Вся Бромма сошла с ума. Там торгуют гробами и помешались на чертовщине!
– Будь ты проклят, колдун, – рука с тряпкой у женщины упала. – Ты убил душу моей дочери после того, как другие убили ее тело!
– Так вот вы почему завязали мне белье узлами! – воскликнул я. – Незачем было и браться стирать!
– Да я бы завязала узлом тебя, если б знала, зачем ты ищешь привидения! – и столько ненависти было в ее голосе, что я содрогнулся.
– Я не развоплощал вашу дочь, – ответил я сдержав себя, хотя был рассержен и не имел намерений оправдываться. – Я упокоил матушку Марбет, а Марию-Аннетту оставил петь песни в полицейской башне. Можете поти туда и послушать, если вам дано. Я ей доверяю. Она сама уйдет, когда посчитает нужным.
– Вы!.. – крикнула она, сделала шаг ко мне (а я, сознаюсь, снова от нее, потому что она все еще угрожающе держала тряпку), лицо у нее вдруг покраснело, а на глазах выступили слезы. – Вы!.. Вы лжете!.. Я не понимаю вас!..
– А я вас, – сказал я и протиснулся мимо вдоль стены.
– Если вы солгали мне… – раздалось мне в спину, но я уже не слушал. Нет времени разбираться в местных бреднях.