В тот день Дизира Агль торопилась на ужин к семье Двельтонь, отчего была особенно раздражительна. Шел сильный дождь, улицы развезло, и земля словно подернулась пленкой жидкой грязи. Когда Лагон остановил повозку, Дизира пришла в ярость и потребовала, чтобы тот подогнал проклятого деда хлыстом. Джиль послушно кивнул, спрыгнул с козел и, держа кнут в руке, направился к старику. Однако, вместо того, чтобы ударить его, он опустился подле мужчины и принялся помогать ему собирать яблоки. Когда последнее улеглось обратно в корзину, Лагон подмигнул старику и направился обратно к карете.
Подобное непослушание заставило Дизиру задрожать. Ее лицо покрылось красными пятнами, губы превратились в тонкую ниточку, а глаза сверкнули такой ненавистью, что ее сухонькое личико показалось уродливым. Лагон приблизился к карете, распахнул дверцу и, несмотря на жуткий визг и угрозы, вытащил женщину под дождь и толкнул в грязь. После этого он весело рассмеялся и, потешно откланявшись, направился прочь.
В тот день в замок Родона госпожа Агль так и не попала. Во-первых, ее роскошное розовое платье из перьев свалялось, отчего дама напоминала мокрую курицу, угодившую в лужу, а, во-вторых, она оказалась посреди улицы без кучера, и ей пришлось долго прождать, пока кто-нибудь доставит ее домой. Продрогнув в мокрой одежде, она слегка захворала и еще неделю не выходила на улицу. Разумеется, Лагон был наказан за свое нападение на госпожу. Начальник стражи приговорил его к двадцати ударам розгами на главной площади, а после виновник еще неделю провел в подземельях…
Госпожа Бокл приблизилась к дому Эристеля и несколько раз требовательно постучала. Она раздраженно поджала губы оттого, что ей не открыли в первую же секунду, и собралась непременно высказать свое недовольство доктору. К Эристелю она всегда относилась с откровенным презрением, в первую очередь потому, что тот работал со столь убогими больными. Она до сих пор не могла поверить, что сам Родон Двельтонь пустил этого жалкого докторишку в свой дом и к тому же доверил ему старшую дочь.
— У вас помрешь на пороге, пока дождешься, когда наконец откроют! — бросила она в лицо Эристеля язвительную насмешку, едва тот распахнул дверь. — Ну и где же мой сын? Вы уже убили его или все еще пытаетесь?
— И вам доброго утра, госпожа Бокл, — губы лекаря тронула улыбка. — Можете счесть мои слова комплиментом, но вы не похожи на умирающую, поэтому я не счел нужным торопиться. Что касается вашего сына, то он уже ушел, сообщив, будто мать рассердится, если он немедленно не явится домой.