— Это… это очень необычный способ сказать… сказать, что… что… — замялась она и, так и не договорив, нахмурившись, продолжила наблюдать за танцем смерти над водой, шумно вдыхая промозглый воздух, точно готовясь к затяжному бескислородному погружению или собираясь произнести что-то ещё. И я ждал.
Удивительно насколько тих бывает город ночью. Ежедневно тут копошатся сотни тысяч маленьких жизней, наполняя главные артерии полиритмическим гулом. И только по ночам в блаженном покое можно услышать то, что скрывается на глубине ниже двадцати децибелов: ветер, шуршание деревьев, бульканье пруда, походившего сейчас на громадного голодного монстра, жадно глотающего периодически соскальзывающие с тонких ветвей ивы комья снега, дыхание рядом стоящего человека и собственный стук сердца.
Я смотрел на Эли, прячущую взгляд за пушистой кромкой капюшона, и никак не мог понять — что же такого случилось с ней, с миром в эту белоснежную безмолвную ночь, громом перевернувшую всё с ног на голову: ещё с какой-то опаской, но она тянулась ко мне; и мне полагалось быть довольным тем, как складывались костяшки домино судьбы. Но… тональность эмоций уходит в минор. Моя былая самоуверенность, подпитываемая привычными дневными звуками, сейчас, в гробовом молчании парка, куда-то испарилась. Казалось, я вернулся на двадцать лет назад, во времена подростковой робости, не зная, как поступить, что сказать дальше.
— Вернёмся назад? — решилась она нарушить убаюканный безмятежностью, задремавший момент и вновь потянулась за моей рукой.
И в тот самый миг я потерял контроль над собственными действиями, пожалуй, даже не до конца осознав мотивов сего порыва. Очевидно, вулкан страстей, незаметно подпитываемый безрассудной гордыней, давно созрел, и теперь ему только и оставалось, что выплеснуть едкую лаву наружу. Ситуацией правили первобытные бессознательные рефлексы, явно пытающиеся защитить меня от чего-то опасного: я стряхнул с себя ладонь Эли столь же торопливо и брезгливо, сколь некоторое время назад смахивал с плеч снег.
— Я что-то сделала не так? — вопрос прозвучал обеспокоенно и с приторным слащавым акцентом.
— Вернее было бы спросить: что ты не сделала, чтобы стало «так». Ты делаешь многое и ничего из того, что хотим мы оба. — С намерением пойти домой, направился я к дорожке блёкло-синих фонарей, ведущей прочь из парка.
— Тебе известны мои желания? — Припрыгивая на ходу, последовала она за мной.
— О боже, Эли, будь честной хотя бы с собой! Неужто тебе не осточертели собственные противоречия? Ты тянешься за моей рукой, потому что… Ты тянешься ко мне…