— Вижу, спросить хочешь… Ну, спрашивай, — промолвил он, попытавшись, чтобы голос прозвучал как можно более спокойно и ласково. Не можно иначе было к этой юной лесной ведьме: только добром и ласкою, и без того пуганая.
— Как понадобилось? — прошептала Славка, поднявшись и оправив холщовый подол.
— Давно было, — нахмурился юноша. Он ожидал этого вопроса. Ожидал и боялся. — Мне, кажется, четырнадцатый минул. Да, верно, придётся рассказать тебе всё…
— Расскажи! — улыбнулась Славка. — Только я на месте сидеть не буду. Дел и так…
С этими словами она выпорхнула из горницы, её лёгкие шаги послышались где-то в сенях, потом что-то зашуршало, с глухим стуком упало, и Славка воротилась в горницу с берёзовым веником в руках и деревянной коробочкой без верха. Наклонилась, стала подметать, и некоторое время тишину нарушало только негромкое шуршанье сухих берёзовых листочков. Наконец Ярико вновь заговорил.
— Мы с Веленой уж спали. Ночь была. Велена — сестра моя, сверстница, — пояснил он, встретившись с вопросительным взглядом молодой хозяюшки, — жили мы с нею у Ольгерда на дворе. Она, вишь ты, кружевница первая во всём Загорье, а я оружейником был, луки им сгибал да стрелы вырезал. Худое дело, скучное, — в голосе юноши послышалась невесёлая усмешка. — И, как сей день помню, спустился в наш сруб слуга Ольгердов, даже прозванье его помню: Торлейвом звать его. Велена ему кружево плела для ладушки его. Ночами работала, глаз не смыкала. И ведала бы ты, как он отблагодарил-то её…
Тень промелькнула по лицу Ярико, он сурово сдвинул брови, но пйомал на себе взгляд Славки, тёплый да ласковый, и сумел вновь взять себя в руки. Много месяцев ещё потом виделась ему в страшных кошмарах та ночь… И то, что он сам сотворил, не мог простить себе, всё ж можно было как-нибудь словами, но после, думалось ему, — нет, нельзя! Никак нельзя! И снова и снова он слышал в том кошмаре истошный крик сестрёнки, на помощь которой не пришёл никто. А Славка тем временем даже веником своим шуршать перестала, разогнулась, с тревогою и нескрываемым любопытством глядя на Ярико. В работе она казалась ещё милее: русая косичка растрепалась, короткие прядки закудрявились и упали на раскрасневшееся лицо.
— В срубе темно было, как под землёй, да что там — под землёй он и есть. Я спал, умаялся с вечера… И Торлейв зашёл, работу Велены забрать. Она, видать, поднялась к нему… А он её… — Ярико опустил голову, не желая вспоминать плохое. — Поласкаться ему, вишь ты, захотелось… Ну, она и крикнула. Я проснулся. Смотрю — они ещё там. Бросился на него, да что я, мальчишка. супротив ратника сделаю… Он её пустил, меня ударил, а я ему — в ответ. Тогда и поджёг его одёжу. И сам не ведаю, откуда тот огонь взялся, из пустоты будто, а потом смотрю — и на руках моих пламя, горит, да не обжигает. Торлейв, конечно, сбежал да бочку с водой на себя опрокинул, повезло ему на тот раз. А я с той поры пламя в руках держать могу.