– Хуже Ярки, – проворчала Лёлька, но зверюху свою подняла и снова прижала к груди, как куклу, и погладила. Лягушка замурлыкала, и девочка чуть не уронила ее, но вовремя поймав за заднюю лапу у самого пола, снова прижала к груди и сконфуженно извинилась. Лягуха тихо прихрюкнула, свернулась клубочком и снова замурчала. Как ни странно, она была теплая и пахла травами и лесом после дождя. Запах был приятный, навевал воспоминания о доме и лете в чащобе в гостях у маминой троюродной бабушки Ярославны. Как давно это было… целых шесть месяцев назад… и случится ли когда-нибудь снова?..
Ярик, тоже обследовавший место заключения, пришел к выводам и расстройствам иного рода.
– Поесть ничего нигде нету, – сообщил он хмуро. – И кроватей нет. И стульев. И игрушек. И книжек.
– Мы в плену, – поучительно сказала она, – а в плену людей и должны плохо кормить, лишать удобств и чтения[24].
– Тогда не хочу в плен. Хочу домой. И спать. И вообще…
Нижняя губа брата снова задрожала – теперь абсолютно без подкупа и пари.
Вздохнув о тягостях жизни, когда кроме борьбы с узкоглазыми супостатами приходится еще утирать нос нытику-братцу, Лёка сурово проговорила:
– Не вой. Домой мы убежим, но позже. А пока мы должны притворяться послушными, держать уши востро, глаза – разутыми, а рот – на замке. Чтобы усыпить бдительность. Понял?
– Значит, они нас надолго украли? – понуро спросил Ярка, только теперь, услышав слова авторитета, смиряясь с неизбежным[25].
– Угу, – девочка опустилась на нелепую табуретку – единственный в комнате предмет, подходящий для этой цели, и похлопала рукой рядом, приглашая брательника приземляться. Тот сел, сплел пальцы в замок, оперся локтями о колени и повесил голову.
– Когда папа с мамой за нами придут, ох и ругаться будут… – пробормотал он.
– Не ругаться, а рвать и метать! – самодовольно поправила его сестра. Ярик страдальчески побледнел.
– Двадцать раз еще эти узкоглазые пожалеют, что с нами связались! Будут знать, что такое Лукоморье!
Брат с облегчением выдохнул:
– А-а, ты про этих… А я про нас.
– А нас-то за что ругать? – удивилась княжна.
– Не знаю, – вздохнул брат. – Только когда мы во что-нибудь вляпываемся… вернее, когда ты меня во что-нибудь вляпываешь… они всегда ругаются. Конечно, я читал в одной книжке, что это они так нас любят и воспитывают. Но всё равно. Ругаться можно было бы и поменьше. А воспитывать – пирожными. С вишней.
Но Лёлька его ламентаций не слушала. Одна мысль ухватила ее внимание и овладела воображением.
– Так ты думаешь, что они за нами придут? – загорелись надеждой ее глаза.