– Убирайся.
И не успел Иванушка и слова больше сказать, как ноги его сами вынесли наружу.
Огорошенный царевич вдохнул прохладного влажного воздуха, потряс головой, проясняя ум, решительно насупился и предпринял вторую попытку.
На улице он оказался едва ли не быстрее, чем в первый раз.
– С дуба падали…
Третья попытка принесла ему зарождающуюся головную боль, мутные круги перед глазами и несколько минут воспоминаний, что он тут делает и зачем всё это надо.
"Дети! А там пожар!" – кольнуло в завершении процесса как иглой. – "И Сенька! И Агафон! И Обаока-сан!.."
Не совсем понимая приоритеты и причинно-следственные связи, он яростно затянул ремень и с яростным "Да какого лешего!..", пинком распахнув дверь, ворвался в зал.
Кто он, где и по какой причине на этот раз пришлось вспоминать гораздо дольше.
Привалившись к тепловатой еще от солнца штукатурке лбом, под которым притаилась тупая пульсирующая боль, царевич глубоко вдохнул несколько раз, успокаивая молотящееся сердце, растрёпанные нервы и мысли, мечущиеся как пьяные курицы.
– Спокойно… спокойно… Надо рассуждать логически… – шепотом, чтобы не уходить от предмета разговора с самим собой, упрямо забормотал он. – Отчего я всё время оказываюсь на улице? Что происходит? Давай вспоминать. Так… Я открываю дверь… Захожу… Встречаюсь с ним взглядом… Так… И он говорит… или не говорит? Нет. Погоди. Дай вспомнить. В первый раз он что-то сказал. А потом… Нет, совершенно точно: ничего он больше не говорит! Он просто таращится на меня, и… и?.. И всё? Хм. Получается, он наводит морок, или как это по-научному называется, когда я… с ним… Хм!
Котэнгу допивал восьмой кувшинчик и плавно погружался из уныния в депрессию, когда дверь снова распахнулась.
"Что, опять?!.."
Скривившись, словно вместо сакэ ему подсунули суп, человорон грохнул по столу кулаком, промахнулся, попал себе по коленке, переворачивая заодно локтем пустые и полные кувшинчики, яростно вперился убийственным взором в глаза этого навязчивого… как он там… и не нашёл.
Ощупывая перед собой путь носком сапог, к его столику осторожно двигался тот же самый… этот… как он… – но с плотной повязкой на пол-лица. Словно завороженный, котэнгу наблюдал, как вошедший налетел на один столик, другой, своротил вазу с экибаной – хорошо, что из соломы и та, и другая – и остановился рядом с ним, едва не наступив ему на руку. Отдернув пальцы, котэнгу медленно поморгал, силясь рассеять алкогольные пары.
– С-слушай… Какого Миномёто тебе от меня…
Гайдзин открыл рот, собираясь сказать одно, но вдруг выпалил совершенно другое – по его лицу было видно: