Жара. Люди толпой идут тенью размашистых тополей и клёнов по асфальтированному тротуару. Слева во многоквартирном доме покажется магазин, Они зайдут: бедный продуктовый отдел перетекает в уголок с хозяйственными товарами. Купили газированной воды. Сначала пьёт Она, и только потом отдаёт бутылку. Больше её Она не берёт, и Ему придётся поить Её. Это очень стыдно и странно, и Он часто взрывается при очередной Её просьбе сделать это на глазах у людей. Выйдут из магазина. Поток поредел, но люди продолжают медленно идти вперёд. На другой стороне дороги плотно кучкуются разнородные низкие домишки, некоторые уже утопают в грунте и окнами выходят на колени прохожих. Они бредут за солнцем, пока не отделятся от толпы. В преддверии вечера не по себе. Они забрели не то в заброшенный парк, не то в целый недостроенный район, и стоят в бетонном кругу с возвышающимися по краям бордюрами. Травы вокруг почти нет, деревьев — тем более. Только вязы, только вязы. Бетонная дорожка ведёт дальше к паре голых панельных пятиэтажек в сотне метров. В хиреющем солнце они кажутся неестественно гротескными и вызывают непреодолимый ужас. Особенно чёрным смотрят на Него пустые впадины-окна, и мерещатся чьи-то тени в непроглядной для Его близорукости темноте, и выглядят дома тем мрачнее, чем ниже падает солнце.
Они сядут на деревянную скамейку в бетонном круге, и останутся надолго. Она даже сейчас подкладывает под свою сумку газету, Он не стесняется не делать этого. Оба, один чёрт, сидят на голой скамейке.
— Нужно заночевать. Может, там? — и кивнёт на дома.
Он всполошится: «Нет, там опасно! Там наверняка бомжи.»
— А мы кто?
Он продолжил, запинаясь: «А пьяницы? Наркоманы? Нет!»
Она устало выдохнет и задумается. Кругом никого, тишина, но дома пульсируют грохотом и ширятся перед глазами. Вечер приближается. Он не знает, что делает здесь, в этой деревне. Определённо в деревне. И куда Они шли вместе с теми людьми? Кажется, это какая-то экскурсия, но они шли очень долго и, возможно, всё ещё в пути. Он всё пережёвывает: для чего было сюда ехать? В этой захолустной жути ничего ведь не привлекает.
— Ладно, пойдём, — и солнце резко село. Она встала, закинула на плечо сумку, а газету из-под неё сложила, и обратно.
Идут той же дорогой, но другой стороной. Горят фонари. Странно, ведь обычно подобные улицы никак не освещаются. Кажется, эта — центральная. Подошли к автовокзалу — ни души, всё закрыто. Который час? Наверное, совсем поздно. Хотя Он всё равно бодр: прохлада не даёт повода хотеть спать. Но как долго? Не идти же всю ночь так! Он уже в чёрной олимпийке, и всё равно морозит. Трико в рюкзаке. Не хочется надевать сейчас.