Да уж, четырехсотлетнему упырю слишком вредно философствовать после напряженной рабочей ночи. Это грозило настоящим английским сплином, быстро перетекающим в исконно русскую хандру в самой ее, что ни на есть, тяжелой форме. Потому секретарь с чужого бренного бытия решил переключиться на выполнение задуманного и, отворив дверь, тихонько свистнул.
— Что изволите, милостивый государь Федор Алексеевич? — тут же вырос перед ним во весь свой маленький рост домовенок.
— Князя зови. Скажи, что княжна снова с сизым голубком упорхнула.
Домовенок поднял на него огромные удивленные глаза.
— Помилуйте, Федор Алексеевич…
— Исполняй, что велено! — процедил сквозь зубы княжеский секретарь и вернулся за стол.
Запустил холеные пальцы в свои крутые черные кудри и задумался о делах совсем уж бренных: «И чем только этот трансильванский оборотень моет голову? Уж явно не яйцом и ржаным хлебом!»
Однако долго сокрушаться о древних проверенных средствах по уходу за волосами не пришлось, потому как резко распахнулась внутренняя дверь, и в приемную ворвался кроваво-красный плащ, а за ним следом уже и его хозяин — князь Мирослав собственной персоной. Богатырь земли русской с голубыми глазами, светлыми до плеч кудрями, аккуратной бородкой и жемчужной серьгой в ухе.
Княжеский вид привел секретаря в изрядное замешательство. Когда князь обряжался во все древнерусское, светские манеры века девятнадцатого сменялись соответствующим наряду поведением. Недолго думая, Мирослав схватил секретаря за кудри и вырвал из кресла.
— Федька! Сейчас тебя полынью отстегаю! Где дочь моя? Отвечай!
— В «Бродячей собаке» с Сашкой! — тут же выпалил секретарь, пытаясь осторожно разжать княжеские пальцы, но те лишь сильнее стали тянуть его за волосы от стола. — Да пусти ж ты меня, Мирослав!
— Сама без спросу ушла али кто отпустил? — прорычал князь в бледное лицо секретаря. — Позабыл мой наказ с дочери глаз не спускать? Позабыл, спрашиваю?
— Мать у нее для слежки есть! И нянька! А мое дело грамоты проезжие выдавать!
— Да какая ж это мать?! — еще громче зарычал Мирослав, склоняясь чуть ли не к самому носу секретаря. — Нет у нее матери! Никого нет! И Родионовна в конец из ума выжила. Только кружку мою перепрятывать горазда. Один ты у Светланы остался, никого больше нет у нее…
— У меня Игорушка теперь есть, — вырвался наконец Федор Алексеевич из княжеский хватки и ткнул пальцем в замотанную корзинку. — Не до княжны мне нынче, Мирослав. Дел по горло… Да еще сказки из своего «Географического общества» мне навязал…