Глава 15 "Федоровская тайнопись"
Фёдора Алексеевича всего перекосило, когда на его закрытые глаза легло два медных сестрорецких рубля. И не то, чтобы упырь был суеверным, просто, раз, весил этот рубль огого сколько и еле умещался на веке, и два — и это было самым важным — с некоторых пор, а вернее целых три года назад, Фёдор Алексеевич зарекся прикасаться к изделиям из меди. Причём, не в силу безграничной своей любви к золоту. Хотя что скрывать, золотые запонки с жемчугами княжеский секретарь любил выставлять на всеобщее обозрение. И сейчас они сверкали, точно дорогое украшение на тонких женских запястьях, которые он пытался отодрать от своих щёк вместе с медяками.
— Да что же вы за упрямец у меня такой! — проворковал над ним приятный женский голосок. — Куда ж вы, миленький, с такими синячищами к людям-то сунетесь…
Фёдор Алексеевич тряхнул головой и, поймав в ладонь обе монеты, сел. Высокая худенькая девушка в темном скромном платье курсистки отошла от стола и села в дальнем углу приемной на деревянный стул с закругленной на манер петли спинкой. Белизной лица она превосходила свои белоснежные накрахмаленные манжеты и воротничок.
— К живым людям я сегодня не ходок, — бросил упырь и поднялся с дивана, чтобы оправить пиджак. — Откуда рубли, не желаешь ли сообщить? — покрутил он в воздухе одной монетой, прежде чем опустить обе на блюдо подле хрустального графина для воды.
— Не знаю, — пожала вопрошаемая худенькими плечиками. — У Бабайки спросите. Это он дал их мне, чтобы народную медицину к вам применить.
— У князя из ларца вытащил, шельмец! — сощурился упырь. — Да на такой медяк, Олечка, лошадь купить можно, коль в знающие руки попадет, горе ты мое луковое! С Петровских времён этот рубль, дороже «пугачевского» будет! Да что с тобой толковать, темнота… Впрочем, умеешь пользоваться крылатым пером и на том спасибо…
Пользоваться стенографией Олечка Марципанова научилась на курсах еще при жизни, только после смерти ни одна из изученных ей систем не пригодилась: ни Габельсбергера, ни Штольце.
Зато пригодились быстрые ручки, а загробной теории ее живо обучили. Не по книжке Иванина, о которой князь Мирослав узнал в середине прошлого столетия из журнала «Современник», ее он показал юной стенографистке ради интересу. Тарабарской грамоте Федор Алексеевич обучал Олечку лично, а когда для обучения перестало хватать ночи, в ход пошли дни, а светлыми днями обычно творятся ещё и дела темные.
Олечкина скоропись требовалась, когда собирались в кабинете князя «калики перехожие» — простыми словами, не сильно провинившаяся нечисть, сосланная решением единоличного княжеского суда в дали и веси земли русской для собирания легенд и преданий, а по-простому — сказок, для Русского Географического Общества, с которым у князя имелась соответствующая договоренность. Рассказывала свои истории нечисть, как водится в народе, рьяно и пьяно жестикулируя, да еще и с использованием подручных средств — так сказать, для пущей наглядности сказочного повествования. На первых порах Олечка засматривалась, заслушивалась и зашугивалась от новых старых сказок, отчего не всегда успевала дословно записать речи говорящих, и приходилось нерадивой стенографистке додумывать недослушанное, но это было их с Фёдором Алексеевичем маленьким секретом.