— Так тебе теплее? — спросил он, прикрыв одну створку. — Передвинь стул к столу, я не могу закрыть окно полностью. С минуты на минуту ждём вестницу.
Олечка перешла со стулом к столу и вопросительно уставилась на княжеского секретаря.
— Прикажете спрятать медяки?
Он усмехнулся и задернул штору на открытой половине окна.
— Сова не ворона. На блестящее не позарится.
Он зажмурился. Будь проклят тот медный таз, который в ночи выставили к выгребной яме доходного дома вблизи Литейного проспекта, где у доктора кухаркой служила тетка Олечки и жила сама курсистка Марципанова по причине единственного родства и душевной доброте доктора. Федор Алексеевич очень спешил домой и только потому обернулся вороном. Не любил он это дело, ведь всякий раз птичий инстинкт брал своё. И в этот раз не пронесло его мимо вонючего медного таза. В ночи узрел, как сверкает. Однако, спускаясь на землю, успел порадоваться, что наткнулся именно на таз. Это тебе не мелкая мишура. Ее бы он нёс в клюве до самого дома, а тут, чтобы оторвать таз от земли, придётся принять человечье обличье, и тяга к всему блестящему исчезнет сама собой. Пойдёт дальше пешком. Побежит, чтобы успеть до рассвета… Зато без таза!
О, как же он ошибся! В такие минуты понимаешь, что Бог не только есть, а что он и великий шутник, к тому же. В медном тазу в луже крови и прочих нечистот плавал трупик ребёнка — плавал по частям: голова и тельце вместе, а четыре конечности отдельно. Щупленький — до срока родился. Ох, до срока… Выскребали его мертвого из матери…
Взглянул Фёдор Алексеевич в мертвое личико, и впервые за столько веков защемило у него сердце: вспомнил вдруг, как взял на руки своего первенца… И поддаваясь отцовскому инстинкту, он выхватил тельце из кровавой жижи, пожелав прижать к груди. Всего лишь прижать и сразу вернуть в таз. Но тут хлопнула в ночи дверь деревянного ретирадника — кто-то, справив нужду, спешил со двора на чёрную лестницу. И всесильный упырь, испугавшись, точно воришка, бросился наутёк, захватив с собой трупик.
Был он ещё тёплым, и Фёдор Алексеевич решил — как остынет, так и выбросит в реку Фонтанку, но лишь остыло тельце, открылись у мертворожденного глаза, и родился в темный мир дух неспокойный, некрещёный младенец — Игошечка. Делать нечего: назвался груздём, полезай в отцовство. Как в сказках, и было у него три сына: старший Пётр, средний Иван и вот теперь младшенький — Игошечка, а по батюшке Игорь Фёдорович.
— Фёдор Алексеевич! — это в щелку двери просунулась лохматая голова домового.