– Куда не поедет?
– В Крым. Дохтора говорят, только там Фекла поправится. Отпусти Ваську, Иван Дмитриевич. А я твоему терпиле тиснутые алтушки возмещу. И сверху подкину. А тебе барашка зашлю…
– Еще слово, рядом с Васькой посажу…
– Черствый ты человек, Иван Дмитриевич. А ведь и у тебя сынок подрастает, – сказал в сердцах Колударов, выходя из кабинета.
Коллежский регистратор Петрунькин тоже попытался плюхнуться на колени, но и ему Крутилин сделать этого не позволил. А уходя, сунул несчастному червонец, чтобы с долгами рассчитался – судя по обстановке в полуподвале, заложил он все, что только мог.
– Нет, не приму. Вы небось жизнью из-за меня рисковали. Это я вас должен благодарить…
– Не от меня деньги, – соврал Иван Дмитриевич. – От юнца без мизинца. Как услышал про вашу дочь, стыдно стало, попросил передать…
– Вы вернули мне веру в человечество, Иван Дмитриевич, – обрадовался Петрунькин, принимая красненькую. – До вчерашнего вечера был уверен, что все на свете люди добры и совестливы. И только ужасные обстоятельства толкают некоторых из них на преступления. Однако, пережив ограбление, озлобился и засомневался. Теперь понимаю, что был не прав…
Крутилину очень хотелось возразить. Мол, а ваши обстоятельства разве не ужасны? Почему тогда сами не промышляете на большой дороге? Однако сдержал себя.
Петрунькин нагнал сыскарей на улице:
– Извините. Вынужден червонец вернуть. Принять его не могу. Вдруг заработан нечестно? Вдруг у такого же бедолаги стащили?
– И где мне этого бедолагу искать? А вам, вернее, вашей Глашеньке, червонец пригодится…
– Восхищаюсь я вами, Иван Дмитриевич, – признался Яблочков в трактире, куда они с Крутилиным зашли после визита к Петрунькину.
– Тебе не восхищаться, учиться надо, пример брать. Чтобы, когда кресло мое займешь, не загордился, сострадание к людям не потерял. Ну, давай, за здоровье Глашеньки!
Домой на Кирочную Иван Дмитриевич приехал поздно, Никитушка уже спал. Перед Всенощной, как и положено, подкрепились кутьей с взваром. Надели валенки, шубы, шапки – и в церковь. Из-за газовых фонарей звезд на небе было не видать, но все равно на душе царил праздник.
Вернулись под утро, усталые, Иван Дмитриевич разговелся, графинчик водочки выкушал, да и Прасковья Матвеевна от рюмочки не отказалась.
– Ну что, спать? – предложил захмелевший Крутилин.
– Сперва давай свечки на елке зажжем и подарки разложим. Вдруг Никитушка раньше нас проснется?
Вчера, пока отпрыск с нянькой катались на горке, дворник внес в квартиру двухсаженную ель и установил ее в гостиной на крестовину. Прасковья Матвеевна украсила ее конфектами, орешками и игрушками. Перед приходом Никитушки дверь в гостиную закрыла на ключ, и как ни крутился сынок у замочной скважины, увидеть ель не смог.