— Это твои проблемы, — сказал Тагиев, картинно оттягивая затвор. — Честно говоря, твои ответы мне не особенно нужны, меня больше интересует, как будет выглядеть твоя шкура у порога моей квартиры. Но ты все равно расскажешь все, потому что — ну, чем, интересно, ты собрался воевать? Своим зонтиком?
Туча вплотную надвинулась на парк, приобретя совсем уж нереальный, прямо как на детском рисунке, густо-фиолетовый цвет. Порыв ветра принес новый громовой раскат, на этот раз гораздо более громкий, чем прежде.
— Зачем же зонтиком? — сказал Глеб, осторожно заводя свободную руку за спину.
— Даже не думай, — предупредил Тагиев, поднимая пистолет.
Пользуясь тем, что его внимание приковано к руке, якобы готовой выхватить из-за пояса несуществующее оружие, Глеб слегка приподнял конец так насмешившего отставного майора зонтика и нажал на спусковой крючок. Дикий вопль, изданный Тагиевым, когда пуля оторвала ему два пальца и раздробила кисть, свел на нет эффект от использования глушителя: с таким же успехом Глеб мог пальнуть в него из охотничьей двустволки или осадной мортиры.
Серебристый «глок» глухо лязгнул об асфальт. За долю секунды до этого Глеб выстрелил еще дважды — влево из-под локтя, а потом, припав на колено, вправо, в заросли одичавшей, уже отцветшей сирени. В кустах послышался тяжелый треск, ветки заходили ходуном и успокоились. Глеб посмотрел налево. Его провожатый в кожаной жилетке сидел на земле, привалившись лопатками к стволу старой березы и свесив голову набок. Глаза его были открыты; над правым чернело входное отверстие, из которого ручейком стекала кровь. Фланги очистились; в тылу тоже никого не было, и больше ничто не мешало возобновлению прерванного разговора.
Бывший майор махачкалинской милиции Тагиев стоял на коленях, зажав под мышкой искалеченную кисть, и тянулся здоровой рукой к лежащему на земле пистолету. Его светлый пиджак был густо перепачкан кровью, на смуглом черноусом лице блестели крупные капли пота. Ему явно приходилось несладко, и Глебу не к месту вспомнилось вычитанное где-то утверждение, что кареглазые брюнеты гораздо хуже переносят боль, чем сероглазые блондины. То есть боль каждый переносит по-своему, в зависимости от силы воли и отношения к своей драгоценной персоне, но то, что у сероглазых людей болевой порог выше, чем у кареглазых, доказано наукой.
Судя по виду и поведению майора Тагиева, болевой порог у него был низкий, и к своей персоне он относился куда более трепетно, чем это подобает живущему на нелегальном положении террористу. Это было хорошо, поскольку давало Глебу в руки верный способ вызвать майора на откровенность.