— Даже не думай, — передразнил он Тагиева, увидев, что тот поднимает с асфальта пистолет.
Увы, бывший майор тоже был прекрасно осведомлен об особенностях своего организма и психики. Глеб понял это, когда увидел, куда именно вознамерился выстрелить загнанный в угол террорист.
— Брось, дурак! — крикнул он. — Вторую клешню отстрелю!
Тагиев не внял доброму совету. Утяжеленное глушителем дуло продолжало подниматься, нацеливаясь под подбородок. Медлить было нельзя. Глеб выстрелил. Пуля ударила майора в левое плечо, он зарычал и скривился от боли, но сил на то, чтобы упереть дуло под нижнюю челюсть и спустить курок, у него хватило. «Глок» деликатно хлопнул, выброшенная затвором гильза звякнула об асфальт и откатилась в сторону, слабо дымясь. Стоявший на коленях Тагиев опрокинулся назад, подвернув ноги. Глеб подбежал к нему и убедился, что все кончено.
— Значит, с Юнусовым ты меня не познакомишь, — констатировал он, обращаясь к мертвецу. — Вот скотина!
Солнце скрылось, поглощенное грозовой тучей, в парке стало сумрачно и неуютно. Снова ударил гром — оглушительно, с треском, — и на сухом асфальте начали расплываться темные звездочки дождевых капель. Их становилось все больше, сочная листва деревьев и кустарников зашелестела, возвещая начало ливня, и Глеб, повернувшись спиной к мертвым кавказцам, почти бегом направился туда, где его дожидалась подогнанная людьми Потапчука машина: при всех своих достоинствах сконструированный им гибрид зонта и пистолета защищал от дождя не лучше, чем простой карандаш ТМ или казацкая шашка.
* * *
Неразговорчивый Макшарип сказал, что хочет принять душ, и заперся в ванной. Он был уже немолодой (во всяком случае, с точки зрения семнадцатилетней Залины Джабраиловой), худой, костлявый, очень смуглый. Кожа на его лице и особенно на руках казалась основательно продубленной, и более всего он напоминал пастуха из глухого высокогорного селения в полтора десятка дворов, львиную долю своего времени проводящего в обществе овец и плохо представляющего себе, о чем (и, главное, зачем) разговаривать с людьми.
Залина услышала щелчок задвижки, а через некоторое время в ванной зашумела льющаяся из душа вода. Она осталась в квартире одна — напарник Макшарипа, молодой и разговорчивый Фархад, ушел два часа назад, предупредив, что вернется только вечером.
Этот Фархад был совсем не похож на уроженца Северного Кавказа. Скорее уж, он был татарин; на днях Залина как бы между прочим спросила, откуда он родом, и Фархад подтвердил ее догадку, сказав, что родился и вырос недалеко от Казани. Поначалу это показалось Залине странным, но ее удивление быстро прошло: даже она в свои семнадцать лет хорошо знала, что в Чечне против русских воевали и чернокожие арабы, и имеющие об исламе самое смутное представление украинцы и прибалты, и даже сами русские. Имя ваххабита Павла Косолапова, подозревавшегося в причастности к терактам на Октябрьской железной дороге, тоже было ей известно, так что близкое соседство в этой тесной съемной квартирке дагестанца и татарина по зрелом размышлении выглядело вещью вполне нормальной и даже обыкновенной: в конце концов, татары — тоже мусульмане. Зато с виду многие из них почти не отличаются от русских, и это очень удобно в городе, где человек с кавказской внешностью не может пройти и двух кварталов, не будучи остановленным для проверки документов…