– Правда. Сейчас в моде «мальчики Дитриха».
– Кто?
– Не знаю, – сказал я. – Но постараюсь выяснить.
***
На этот раз ворота оказались открыты.
Хуперт осторожно вьехал в карман, но не остановился, а немного сдал и задним ходом съехал с пригорка к гаражной стене. Всю дорогу он нещадно смолил, и, выйдя наружу, я ощутил головокружение, как городской житель, впервые оказавшийся в сосновом лесу.
– Дерьмо, а не табак!
– Опять, – сказал Гуго.
Я проследил за направлением его взгляда.
Боковые двери «Эдема» открылись, пропустив процессию. Двое дюжих молодцев в белых комбинезонах вынесли продолговатый ящик и спустились по ступеням, поддерживая свой груз так, чтобы он не перевернулся. Кто-то стоял в проёме и отдавал приказы. Повинуясь жесту, носильщики поставили гроб на землю и встали, опустив плечи. Они походили на борцов после разминки.
– Кто-то умер?
– Просто старик.
«Старичок», – вспомнил я. Стоило мне уйти, и «Эдем» лишился ещё одной человеческой жизни. Это была странная мысль и в корне неправильная, но глядя на гроб, начинаешь думать, что совпадения неслучайны. Всё сцеплено. Алое солнце скользило по блестящим панелям, покрывающим главный корпус, и в одном из окон я увидел Афрани. Она держалась за раму, будто готовясь вышагнуть прямо на двор.
Ульрих Трассе был казнён в ночь на первое ноября.
В девять к нему зашёл адвокат и сообщил, что ходатайство отклонено. В этот момент заключённый сидел на стуле. Он даже не повернулся, но ушные раковины словно заострились, и в жилке под моментально посеревшей кожей забился пульс. Я сам видел, как менялись люди, узнав приговор – страх втягивает глаза. «А… способ?» Адвокат соболезнующе покачал головой. Он был чувствительным человеком и желал исчезнуть. По выражению генерал-аншефа Роберта Вегенера, «страна сделала шаг к гуманности», но со связанными ногами через овраг не шагнёшь.
В ноябре рано темнеет.
Яркий свет прожектора выбелил черноту, но краски казались резкими: впадины на месте глаз, синие губы утопленников. От бритых лбов отскакивал блик. Сотни подростков, почти детей, скандировали:
– Ультерих! Хайль, Уль-те-рих!
Почему так? У подростков птичий язык. Взять хотя бы Трассе. Он успел написать только введение к своей книге «Время победы», но уверен – последние строчки просто закольцевали бы мысль; некоторые идеи даются нам в ладонь, как яблоко. Целиком. О чём он думал в ту ночь? Казнь проходила в спортивном зале. Союзники любят спортивные залы. Когда двое конвойных ввели Трассе, от пола ещё пахло резиной футбольных бутсов, в углу, на брусьях, висели гимнастические скакалки, к ножке скамьи прислонился шахматный мяч, великолепный упругий мяч, словно сотканный из заплат, и один из конвойных пошутил: «Сейчас сыграем».