Виселица стояла в центре, на высоком помосте. Трассе шёл как автомат, но когда нога встала на первую из ступеней, он вдруг затрясся и отступил. «Давай, сынок», – сказал палач.
Никаких табуреток. Механический люк обеспечивал долгое удушение. Двоим из соратников Трассе удалось пронести в камеру яд, и они скончались за два часа до казни. Им повезло. Я же всё думаю, почему они отказали ему в расстреле? Я не могу понять. Я – Эрих Коллер, человек нашего времени, убийца, как все мы, не могу понять этого – среди всех элементарных вещей есть одна, недоступная моей рациональности, аналитической мощи представителя высшей и чистой расы.
Какова природа этой гуманности?
***
– Зачем вам крыса? – возмущённо спросила Афрани.
В самом деле, зачем?
– Сам не знаю.
Вместе с тем я сознавал, что вопрос своевременный и отнюдь не праздный, и в самое ближайшее время я буду вынужден придумать хоть какое-нибудь, мало-мальски разумное объяснение.
Потому что крысой пропахло всё.
Ланге не поскупился. Ах ты, чёрт! Половозрелый самец – сантиметров сорок в длину, если учитывать хвост, – глядел на меня сквозь прутья клетки, как узник концлагеря. Рядом с клеткой на тумбочке я увидел пакет с зерном, семечками и гранулами, напоминающими собачий корм.
– Как вы её назовёте?
– Это он. И… какая разница? – я задумался. – Ну, скажем, Буби.
– Буби?
– Или Шницель, – сказал я, начиная раздражаться.
Я не предполагал давать крысе имя. Всё произошло по наитию, в лучших традициях Рождества. Детские глазки и «Папа, давай возьмём щеночка!» Хо-хо. Один взмах хвоста над опилками, и опрятная комната превратилась в благоухающий слоновий нужник, в котором мне предстояло жить ещё как минимум дня два, если не две недели. Или три.
– Тогда уж лучше Буби.
Она улыбнулась. Заразительно – я почувствовал, как губы сами раздвигаются в ответ, странное, непривычное ощущение. Афрани сняла платок, и под ним оказались роскошные чёрные кудри с коричневатым отливом. Их хотелось потрогать, и я молча обругал себя идиотом.
– Когда вы уехали, я так испугалась. Просто до ужаса. Здесь… я решила, вы меня бросили, чтобы вернуться в Вестерхайм, и испугалась так, что плюхнулась в кресло и не могла подняться. Не держали ноги. Я говорила себе: «Встань!» и это… Это было так… Это б-б-было уж-ж…
– Нет, – сказал я.
Болезнь вернулась.
Мне показалось, что стены сблизились, что они несутся на меня со сверхзвуковой скоростью, я как будто оглох и задохнулся. Я не могу слышать женский плач.
– Перестаньте! Афрани, слышите?
Я был готов её ударить. Только бы прекратился звук. В самом деле, я готов был задушить её, встряхнуть, растерзать; этот тонкий всхлип бил мне по нервам, но, к счастью, она справилась и замолчала, и я смог дышать; наконец-то я мог вздохнуть.