, а я её видел, но всё равно: «Стоять смирно! – рявкают они. – Stillgestanden!» А потом: «Hinlegen! – Auf! – Hin…»
10– Ну не-ет…
Дудки!
Коридор никак не кончался. Где-то висели часы, и в голове тикала минутная стрелка, отсчитывая: без четверти пять, без пяти, без двух минут…
В небе жёлто светился циклопический глаз. Hure отвели в бельевую. А утром мы устроим банкет. Волшебник Ланге наградил меня энергией чистого разума: я чувствовал, что могу читать созвездия, но для этого придётся выпустить точку, а этого-то я как раз не мог допустить. Ладно. Разберёмся.
Мысли вьюжили, а шорох шагов сливался в неясный шум, в какую-то многоногую зыбь, распадающуюся на отдельные сочетания букв: «ульте… айль… терих». «Навешали мне по чавке!» – сказал я протяжно, почти надеясь, что кто-то выглянет и станет в меня стрелять. Но никто так и не выглянул.
А я увидел дверь в бельевую.
***
– Что с вами сделали?! – только и сказала Афрани.
– Ничего.
Я прижал её к себе так крепко, как только мог. Зубы у неё стучали, и казалось, что это стучит сердце – громко и часто, лихорадочно сотрясая тело. В этот момент я понял, что пришёл домой. Может это неправда, но закрывая глаза, я всегда слышал шум дождевых капель, и этот звук – тихой, чистой воды – смешивался с дыханием, с простым чувством жизни, которое я так любил.
– Всё хорошо, – сказал я. – Всё будет хорошо.
Она плакала.
Плакала, обнимая меня за шею.
– Что с вами сделали? Господи, Эрих! Ведь это же зверьё… что они… с вами?..
– Заживёт, – сказал я.
Гладя её по рассыпавшимся волосам, я и впрямь на секунду поверил, что всё закончится благополучно. Если на небе есть Бог, и не то, чтобы я сильно рассчитывал, но если, вопреки всему, он всё-таки есть, этот мрак наконец закончится. Я сохранил точку, и разум вернулся ко мне. По крайней мере, его большая часть. Скоро настанет утро, и при свете всё будет выглядеть не таким безнадёжным. Если Йен всё же успеет, и если Карл откликнется и оперативно придёт на помощь…
И скоро настанет утро.
– Афрани!
– Что? – её испуганные глаза казались чёрными от зрачков.
– Нужно выбираться. Сейчас же.
– Сейчас, – повторила она. – Сейчас-сейчас. Эрих!
– Да?
– А что будет с остальными?
– Не знаю, – сказал я. – Часть, наверное, повяжут, а часть, конечно, сбежит. Ну и чёрт с ними! Главное, разбомбить этот гадюшник.
– А старики?
Я промолчал. Ответ на этот вопрос напрашивался сам собой, очевиднее некуда. Ликвидация концлагеря начинается с ликвидации контингента. Расстрельные группы, огонь, длинные и широкие рвы забрасывают лопатой, и земля шевелится ещё час; ещё час земляные соки текут, издавая слабый, жалобно-монотонный стон, который потом затихает…