Стоять на табуретке неподвижно было тяжело, у Мэгг болели ноги и затекала спина, но спорить ей не позволяли. После примерок наступала череда обязательных занятий — этикета, танцев, да ещё и ведения домашнего хозяйства. Госпожа Сиан каждый день рассказывала ей, как нанимать и рассчитывать слуг, как проверять, не ворует ли домоправитель, и ещё множество мелочей, о которых Мэгг раньше даже не думала.
Вечерами они по-прежнему ездили на балы, и это была редкая возможность отдохнуть и увидеться с милордом Эскотом.
Теперь они могли танцевать вместе четыре танца — почти половину всех возможных, — и минуты, когда он вёл её за руку среди других пар, для Мэгг стали счастливейшими.
— Я едва могу дождаться, когда закончится эта суета, — как-то признался ей милорд Эскот, — чтобы увезти вас в имение. Эскот вам понравится — там волшебная весна, тёплое лето и всегда цветут цветы.
— Я тоже жду этого, милорд, — ответила Мэгг, и жених чуть крепче сжал её пальцы.
До свадьбы оставалось четыре дня.
Всё уже было собрано, сундуки с платьями Мэгг связали и составили один на другой, чтобы сразу после свадьбы уложить в карету, которая увезёт молодоженов в Эскот. Свадебный наряд тоже был готов и теперь висел в гардеробной, одновременно смущая и волнуя.
Именно о нём размышляла Мэгг, пытаясь уснуть. Он то казался ей символом будущего счастья, то — вестником чего-то страшного. Едва она закрывала глаза, как он начинал маячить перед её внутренним взором, белоснежные юбки колыхались, подобно одеяниям призраков, встающих на полях перед неосторожными путниками.
В окно через не до конца задвинутые шторы бил лунный свет — тоже призрачный и неясный. Все сомнения Мэгг ожили, поднялись в душе и нарушали её покой, пугали. Что если свадьба не состоится? Что если милорд Эскот узнает о ней правду?
Если бы рядом был Рей, он, конечно, успокоил бы её, велев выкинуть вздор из головы, а потом запел бы ей одну из своих замечательных песен, и от смятения не осталось бы и следа.
Мэгг села на кровати и обхватила себя руками за плечи. Всё это время она заставляла себя поменьше думать о Рее, но сейчас дала бы дорого, чтобы увидеть его. Где-то он бродит? Кому поёт песни?
Он говорил что-то про Остеррию и про Эмир — возможно, он уже где-то там. Наверняка зиму он провёл в какой-нибудь людной корчме или в фургончике бродячих артистов — в тепле, среди добрых и отзывчивых людей. Но теперь, с первыми лучами весеннего солнца, уже двинулся снова в дорогу, закинув на плечо любимую цитру и поплотнее застегнув малиновый камзол. Если только не обзавелся снова колетом — кожаным, крепким и подходящим для дальнего пути.