Корчмарь говорил про его ловкие пальцы. Она видела их летающими по струнам, но не могла представить их же, вскрывающих какой-нибудь замок.
«Если он был вором, — подумала она, — если ваши гнусные обвинения правдивы, то почему он был так беден?»
Эта мысль была болезненна и сладостна в одно и то же время. Болезненна, потому что никакие оправдания не могли вернуть ей её доброго, никому не причинившего зла Рея. А сладостна, потому что позволяла ей любому, хоть корчмарю, хоть стражнику закричать в лицо: «Он ни в чём не был виноват!»
Они не голодали, конечно, и никогда не побирались, но они не были богаты. Всё, что Рей имел, он зарабатывал своими песнями и тут же тратил на еду, обувь, одежду и ночлег. Если он был известным вором, то куда он девал украденное?
В этот момент запоздалые слёзы всё-таки потекли по щекам. Рей был не виноват. Она закусила ладонь, чтобы её не услышали, но рыдания всё равно рвались из груди. Отчаяние, сознание того, что Рей ничего плохого не сделал, и постыдная, почти эгоистическая мысль: «Куда я теперь пойду?» — разрывали Мэгг изнутри. Слёзы жгли, горло горело, голова кружилась. В глазах потемнело.
Она не слышала, как её звал и искал одноухий Сэм, у которого вот-вот должно было начаться представление.
— Да где ж она! — воскликнул он так громко, что привлёк внимание корчмаря. Тот поманил его пальцем и сказал:
— Твоя девчонка, что ли, искала поэта?
— Рея? — переспросил Сэм. — Неужто нашла? Ба…
— В петле ваш Рей уже давно, с середины зимы болтается.
Сэм уставился на свои грубые ботинки, поскрёб в затылке и, махнув рукой, пробормотал:
— Эх, паря…
Выступление прошло без Мэгг — и если кому-то из зрителей и не хватало музыки, то шутки и пляски быстро их отвлекали. Труппе хлопали, швыряли монетки, заказывали пива, как водится, чтобы промочили горло.
А уже ночью девушку нашла мамаша Лиз — заохала было, но тут же замолчала, погладила по горячей голове и вместе с близнецами-клоунами перетащила в общую комнату.
Наверное, для Мэгг было бы благом подхватить лихорадицу, чтобы в яростной борьбе за жизнь, в бреду и жаре перегорела душевная боль. Но Всевышний одарил её крепким здоровьем — поэтому наутро она была совершенно здорова, а жар, вызванный слезами, сошёл на нет.
Спустившись вниз, она подошла к корчмарю и спросила, пользуясь тем, что по раннему времени посетителей почти не было:
— Это правда? Что он был… вором?
Корчмарь взглянул на неё удивленно:
— Неужто не знала? — поцокал языком. — Вот так дела, — его смягчённое «дьела» резануло по ушам.
Помолчав немного, она отважилась на ещё один вопрос: