— Как его поймали? — она бы спросила, как его казнили, если бы только ей достало смелости.
— Ходят слухи, что его словили Жёлтые плащи, когда он решил взять казну. А кое-кто болтает, что за ним следили из самого Шеана.
Мэгг поблагодарила корчмаря и отошла — больше она, пожалуй, ничего знать не хотела.
Она так стремилась в Стин, так ждала встречи с Реем и даже не думала, что с ним что-то может произойти. Теперь у неё не было цели, ей некуда больше было идти и, главное, не было никакого желания идти куда-то.
Она села на лестнице, обхватила руками коленки и замерла так, безучастно глядя на редких посетителей. Больше всего ей хотелось остаться здесь навсегда, окаменеть.
Но постепенно (она не знала, сколько прошло времени), к ней вернулась жизнь. Рей не должен оказаться закопанным в общей яме — его нужно похоронить как следует, и она сделает это во что бы то ни стало.
Стражник сказал, тела будут висеть до первых всходов — ещё дней десять, не меньше. Значит, нужно найти, где остаться на эти дни.
Она встала и, не выходя из полусонного оцепенения, приблизилась к корчмарю.
— Сколько стоит пожить у вас? Хоть на сеновале.
Он окинул её взглядом и сказал:
— На сеновал тебе не стоит. Быстро, — ухмыльнулся в усы, — конюшие оприходуют. Если хочешь, постелю на чердаке, там у меня кухарка и поломойка спят. За… — он снова поцокал языком, — ползолотого в день.
Мэгг порылась в кошеле и достала оттуда шесть золотых, протянула корчмарю и спустя полчаса оказалась обладательницей тонкого матраса недалеко от лестницы, под самой крышей корчмы. Там её и нашла мамаша Лиз, за которой вскоре поднялся Сэм.
Оба переминались с ноги на ногу, у обоих заплетался язык, а от Сэма ещё и несло выпивкой, но они горевали искренне.
— Хороший он парень был, — всхлипнул Сэм. — А пел так, что соловьи завидовали. Голос, что твоя флейта.
Мамаша Лиз вытирала слёзы грязным подолом, а Мэгг только тихо сглатывала горькую густую слюну, не в силах произнести ни слова.
Сэм достал из-за пазухи мех с вином и приложился к нему, снова начал всхлипывать, раскраснелся, закашлялся, а потом спросил, утерев слёзы:
— Ты сыграешь сегодня, Мэгги?
Мэгг отвернулась, смяла пальцами подол платья и покачала головой:
— Я не смогу, дядя Сэм.
Он закряхтел, но уговаривать не стал.
Через несколько дней труппа покинула Стин, и Мэгг осталась одна.
Каждое утро и каждый вечер она ходила на площадь и, прячась в тени, смотрела на виселицу. Иногда от этого зрелища по её щекам начинали течь слезы, иногда, наоборот, всю её охватывало оцепенение, такое сильное, что нельзя было даже пошевелиться. Раз или два её замечали Жёлтые плащи, тогда она старалась побыстрее убраться с площади.