Толпы, наличия которой немного опасался Сарайкин, у проходной не наблюдалось; кое-кто из тех, кто, явившись утром на работу, уперся в закрытую проходную, не вняв увещеваниям Маланьи, еще отирался неподалеку, втайне надеясь стать свидетелем настоящей, без дураков, перестрелки, но это были брызги, на которые не стоило обращать внимания. По пятам за Маланьей, поблескивая на солнце стеклами очков, ходил худосочный тип в пестрой распашонке, с фотоаппаратом на шее — корреспондент местной газеты «Мокшанская заря». Присутствие представителя прессы подполковника Сарайкина не смутило: это был его город, в котором даже гласность хорошо знала, когда голосить, а когда и помолчать в тряпочку. Тем более что очкарик был не просто щелкопер, а щелкопер, аккредитованный при городской управе — то есть, по определению лояльный и точно знающий, что его в любой момент могут притянуть к ответу за его писанину.
Сарайкин в напяленном поверх форменного кителя тяжелом бронежилете неуклюже выбрался из служебной машины, на крыше которой все еще беззвучно посверкивал бледными при дневном свете красно-синими вспышками проблесковый маячок. В левой руке он держал мегафон, правая лежала на клапане сдвинутой на живот кобуры. На высокой тулье фуражки сверкал фальшивым золотом, дразня народ высунутыми языками, двуглавый орел, жидкие брови под лаковым козырьком были грозно сведены к переносице: подполковник привычно играл роль сурового блюстителя закона, явившегося, чтобы восстановить попранную справедливость и конституционный порядок.
Отмахнувшись мегафоном от набежавшего с блокнотом наперевес щелкопера, он вышел на авансцену. Ощущение было странное, как у маститого актера, вышедшего на публику и очень слабо при этом представляющего, какую роль и в какой, собственно, пьесе он должен сейчас играть. «Вымочу, высушу и выброшу», — злобно подумал он о навязанном областным руководством деловом партнере, этом холодноглазом двухметровом упыре, командире рейдеров. Подключенный при помощи витого шнура к внешнему громкоговорящему устройству патрульной машины мегафон оттягивал руку, как двухпудовая гиря; в него, по идее, нужно было что-то сказать, но что?..
Сарайкин поднес мегафон ко рту и сказал:
— Я начальник управления внутренних дел подполковник Сарайкин. Что происходит? Кто старший?
За воротами возникло неторопливое движение, и через приемлемый промежуток времени за редкими вертикальными прутьями решетки появилась до отвращения знакомая двухметровая фигура в черном комбинезоне и бронежилете, которые сидели на ней, как влитые, словно этот тип родился — да нет, скорее, был изготовлен фабричным способом — прямо в этом наряде. Сарайкин заметил, что кобура с пистолетом теперь висит у него не слева на животе, как у недобитого фашиста, а сзади, на правой ягодице, как издавна повелось у русских офицеров — штришок мелкий, но для тех, кто в курсе дела, весьма красноречивый.