Сон Пестерева
Однажды небо, послало Пестереву, бутылку водки, он выпил её, упал и уснул. И снилось ему, что вот он уже, принимает парад. Стоя на глыбе собственного века.
Приветствует, пёструю толпу душ, всех тех, с кем его сводило когда-либо по жизни, и кто, повинуясь, законам взбалмошной природы, уже отдал концы. Отбыл к берегам далёкого Закуда.
Души несли транспаранты испещренные прописными истинными.
Истины эти, давно навязли в зубах, от них пахло общепитом и портвейном «777».
И только «Stormbringer» * льющийся неизвестно откуда, был всё ещё той, постепенно истончающейся, связующей нитью, между абсурдом, развернувшимся у ног Пестерева и ненастьем, зарождающимся над «…Миром земным раздавленным ночью, в которой, потоки тепла, сражаются с холодом мерзким». **
Мелодия эта, коконом оплела человека, одиноко стоящего на импровизированной трибуне и механически телепавшего распухшей рукой.
В его резиновой улыбке пока ещё теплилась жизнь, но он понимал, что это ненадолго, может быть год, от силы два, и он, сойдёт с помоста жизни, чтобы присоединится к восторженным массам внизу, чтобы вот так же, воздев над головой банальное изречение, сляпанное под трафарет на дешёвом алом сатине приветствовать иных.
Он станет одним из многих, он снова будет никем.
Вообще, мироощущение удивительным образом, напоминало ему песочные часы.
Песчинки перетекают из одной колбы в другую, и как только последняя падает вниз, кончается жизнь на Земле.
Казалось бы, баста! паспорт в утиль, тело в печь, но нет, некто часы переворачивает, и вновь начинается колгота. Своего рода — Круговорот дерьма в природе. Всё обыденно и блевотно, до приторной зеркальности.
В том смысле, — думал Пестерев, — что мне не сидеть меж богов и героев, а «у рояля», скорее всего, окажется то же, «что было и раньше».
Вопрос только в том, можно ли разорвать этот порочный круг?
Неожиданно над толпой демонстрантов поплыло сочетание цифр долгое время, лишавших Пестерева сна и покоя. Всякий раз, когда
эти цифры являлись прежде, у него поднималось давление, перехватывало дыхание, и он начинал суетиться в поисках телефона.
Найти работающий аппарат в округе было большой удачей. Пестерев, пёрся аж на троллейбусную остановку, выстаивал очередь.
Соединившись по линии, выслушивал порцию лжи и в состоянии эйфории бежал домой писать несуразные стихи.
24 — 95 — 41 ослепило его яркой канцелярской латунью. Пестерев по привычке принялся лихорадочно озираться, и оказался в жёлто — красной обшарпанной будке прилепившейся к брюху «стекляшки».