Отчаявшись взорвать криком тишину школьного двора. Пестерев окинул окрест себя ночное пространство и упёрся взором в адский огонь маяка.
Красное пламя на вершине ржавой футуристической башни, билось, как это не странно, в унисон с его истерзанным сердцем, выталкивая в пространство едва успевающие остыть строки. Но, стихи эти, следовало гнать от себя, поганой метлой,
Потому, что они…
Споткнувшись в своих размышлениях, изумлённый Пестерев не сразу заметил, что местность вокруг опять изменилась.
Упругий ветер, сотворённый где-то и кем-то, воспринял, должно быть, не печатные строчки, **** как призыв о помощи, взвалил безутешного Пестерева к себе на закорки и устремился с ним к развалинам древнего храма горделиво высившегося на холме.
Путаясь в космах ароматного дыма, Пестерев направился в святилище, хотя внутренний голос и предостерегал его: «Не суй свой хер, куда собака нос не сунет».
Но нам же всегда больше всех надо, чаще всего мы не хотим слышать и видеть разумное и очевидное, что поделаешь, так устроен человек, и Пестерев, устало шагавший по каменным плитам, не был исключением из правил.
В обыденной повседневности своей, Пестерев, презирал любопытствующих особей обоего пола, но сам он, к сожалению, не чужд был всезнайству, и это порой, доставляло ему много хлопот.
Помнится, в некоем санатории, Пестерев был, пойман за весьма предосудительным занятием. Расколупав отвёрткой дыру в перегородке женской бани. Блаженно наблюдал некую сказочную феерию. Уставшие от трудов тяжких и праведных,
сдобные санитарки и темпераментные медсёстры, не чужды были, как оказалось плотских радостей. И совмещали дармовую помывку с агрессивными лесбийскими играми.
Забывший от восторга об осторожности, юный Пестерев утратил бдительность рукоблудствуя по полной программе. И попался, как карась!
Случился разбор полётов. Пестерева вышибли вон, и он почти год, не приезжал в Евпаторию. Чему был, разумеется, рад, ибо эскулапы успели порядком его достать.
Но не всегда всё обходилось без последствий. Бывало, что любопытство подводило его к краю бездны.
Сейчас, наверное, как раз именно такой случай, ибо одна половина сознания вела Пестерева к мраморным ладоням алтаря полного козлиной крови, а вторая настойчиво предлагала: «Валить на хер из этой помойки, пока шерсть не подпалили».
От жаровни, поставленной в центре расписанного фресками зала под самые своды поднимался аппетитный фимиам, посылая мозгу сигналы о голоде и тщете в связи с этим всех философских систем вместе взятых.
Воистину брюхо наш проводник и хозяин души нашей в те моменты, когда дело идёт о еде и выпивке.