Вся та польза, которую для армии сделал товарищ Киврин, лишь компенсировала тот моральный упадок духа, который овладел советским руководством и продолжал углубляться аж целых полгода, поскольку по мере вникания Киврин из некоего абстрактного приносителя даров, превратился в безжалостного палача, который казнил и миловал людей. Причём Сталин ничего не мог поделать – Вавилова помиловал, а Лысенко казнил, безжалостно. Жестоко. Изощрённо.
Хотя первые генетически модифицированные сорта пшеницы пока ещё только давали всходы – уже было замечено, что зёрен у них просто неприлично много. Добрым человеком Сталин не был, но тем не менее, ему было по-своему совестно за тех людей, которые получили свой срок или хуже того, смерть, за просто так. И были правы, но какие-то шарлатаны, лжеучёные, и охочие до крови чекисты, решили их умножить на ноль.
Конечно же, большая часть из них была казнена по доносам. То есть самолично глава партии в их судьбе участия практически не принимал. Зато большую роль сыграл Хрущёв, и многие, многие другие. Коллеги, завистники, ненавистники и просто враги.
Всё это вылилось, как нетрудно догадаться, в то, что по статье о ложных доносах, уже к весне сорок второго, уже было осуждено больше пяти тысяч человек. И Берия не был душкой тоже – о ведомство похудело почти на три тысячи сотрудников, в том числе высокопоставленных. В конце концов, арестовать-посадить-расстрелять – это универсальное решение, которое они освоили очень хорошо. Однако, это же и вылилось в то, что от отчаяния, а может быть от желания как-то исправить ситуацию резкими методами, приняли рыночную реформу. В какой-то мере это могло успокоить нервы товарищей наверху, а так же показалось идеальным, в свете собственных ошибок, решением. В рыночной экономике тоже много кто достойный не получает финансирования, признания и так далее – только государство в этом, как правило, не винят. И это привлекало и подкупало, вместе со множеством других факторов.
Вечером Лаврентий Павлович подавился мацой… То есть бутербродом с докторской колбасой – случилось это двенадцатого июня, в семь часов вечера, когда Берия перечитывал отчёты от разных инстанций и от своих подопечных, плотной толпой окружающих Киврина. Отчёты о сельском хозяйстве он принял близко к сердцу, но дальше, к Сталину, хода им не дал – старик и без того мучается от осознания собственных промахов, которые уже нельзя исправить, из-за собственного метода радикально решать проблемы вместе с людьми. Бить его аграрной политикой было бы неспортивно.