Русалка запускает ладонь в сколотые волосы, ловко вытягивает одну кисточку и больше не смотрит на Тимура. Несколько прядей падают ей на плечо, щекочут шею, от чего она слегка вздрагивает. А ее пальцы порхают над холстом: то мягко, едва касаясь, то размашисто, то кротко. И каждый жест, каждое движение отражается на ее хорошеньком личике, как в зеркале. Вот она хмурится, сведя брови на переносице. Вот улыбается белозубо. А вот закусывает губу, косясь на прикрывшего глаза Тимура. Нет, он не в силах отвести от нее взгляд. Любуется. Наслаждается. И собственная эрекция больше не помеха. Есть что-то запредельное в том, чтобы так сильно хотеть женщину и держать в узде собственную похоть. Вместо этого узнавать ее по капле, по взмаху ресниц или пальчиков угадывая настроение, и тонуть в ее горячем взгляде. Просто быть рядом и ловить каждую ее улыбку, как самый сладкий нектар.
— Ты… — Русалка вдруг отрывается от мольберта, вытирает перепачканные красками пальчики, вздыхает. — Ты замерзнешь, — и говорит совсем не то, что хотела.
— Все хорошо, Русалка, — улыбается, разминая мышцы, ощущая, как по ним растекается тепло. И только сейчас замечает, что после душа не надел перчатки. Качает головой, смотря на свои изуродованные ладони.
И прошлое накатывает ледяной бурей, закручивает снежными вихрями, швыряя Тимура в персональный ад.
Он сжимает кулаки, пытаясь вдохнуть, не дать волю страхам и старой боли проломить стену, которую он выстраивал по кирпичику хренову тучу лет. И сквозь туман боли видит тонкие пальчики на выжженной коже. Они гладят, усмиряя огонь. Ласкают, забирая боль.
— Наши родители дружили со школы: твои, мои и Игната, — слова сами рвутся с языка. Вместе с ним рушится та чертова стена, которая нихрена не помогала, хотя казалась спасением. А стала клеткой, в которой он запер себя, мучась кошмарами, живущий местью. — Учились в параллельных классах, но почему-то дружили крепко. Были самой крутой бандой на районе. После школы разошлись по разным институтам, но все равно остались друзьями. Они даже свадьбы сыграли в один день, — он вспоминает рассказы матери об их сумасшедшем дне свадьбы. Вспоминает ее теплые глаза, сияющие счастьем, и нежные руки. Совсем как у Русалки. Еще один судорожный вдох и рваный выдох прежде, чем продолжить. — Помимо дружбы они вместе делали бизнес. Но Гурину стало мало, он влез в криминал, а отец отказался в этом участвовать. Пригрозил, что расскажет Крушинину-старшему, который к тому времени в подполковниках ходил, связи имел в «органах». На следующий день родители сгорели заживо у меня на глазах.