Видимо, Римма Борисовна пошла на принцип и, пожаловавшись мужу, начала воздействовать на директора через него.
Когда же вопрос о моём отчислении повис в воздухе, папа вызвал меня «на ковёр».
- За что? – спросил он, хотя после звонка директора был и так в курсе.
- За правду! – гордо вздёрнула я подбородок.
- Обвинить учителя в расизме – это не борьба за правду. Это недостаток ума, - сказал он тогда.
Возможно, он был прав, но в тот момент я была готова отстаивать свою позицию до последнего.
- Пап, а наши садовники, горничные, водители, повар, няня – они все москвичи? Нет. Молдавия, Украина или русская провинция, правда? Вон, у Самойлова вообще, филиппинки трудятся. А почему? Потому что исполнительные и дешёвые, в отличие от коренных москвичей, которым всё надо по закону, с адекватной зарплатой, больничным листом и отпуском. А этих можно эксплуатировать по полной семь дней в неделю, и они молчат, потому что «понаехали», как говорит мой учитель истории! И знаешь что? Если такая позиция считается нормой, то я и сама больше там учиться не желаю!
Всё это я выпалила на одном дыхании и, приняв позу сахарницы, ещё выше вздёрнула подбородок.
Отец же только махнул рукой. Не берусь судить на двери ли своего кабинета, показывая, что разговор закончен, или на меня саму.
Из гимназии тогда меня не исключили, а только отстранили от занятий на две недели, и отец, в воспитательных целях, пристроил меня на этот период в 9-ый класс обычной школы. Чтобы, значит, ценила те блага, которые подарила мне судьба, и сделала для себя
соответствующие выводы. В отличие от типичных «новых русских», которые чуть что, сразу начинали качать права и угрожать как директору, так и учителям, поступок папы был достоин уважения. Честно. Какими бы сложными ни были наши с ним отношения, но своего отца я уважала, а в глубине души любила. Где-то очень глубоко.
Правда, эффекта он добился прямо противоположного: в этом бесшабашном классе, состоящем, как выражались мои родители, «из неблагополучных подростков», мне наоборот понравилось.
Пресыщенная напускной важностью и лицемерием, здесь я испытала неподдельные, «живые» эмоции. Тут было всё настоящим, не таким, каким я привыкла видеть этот мир раньше. Иногда даже слишком настоящим…
Впрочем, в первый же день в новой школе я снова «отличилась». С большим опозданием в класс вошёл типичный представитель «неблагополучных подростков», который на замечание учителя, мол, «у нас, вообще-то, в верхней одежде не ходят», ответил с присущим ему «остроумием»: «А мне, вообще-то, по**й».