— И при этом утверждали, что сеньор Себастьян вам вовсе не нравится… Где вы лгали, а где - нет?
— Я крестная дочь монсеньора Дейго Саргори, - Кара гордо вскинула голову, - великого инквизитора Альвароссы. Мне было велено расследовать исчезновение преподобного Максимилиана. Чар… Сеньор Себастьян, должен был сопровождать меня. Он и сопровождал. Вы спрашиваете, как я к нему отношусь? - Люблю. Да, я люблю его. Всей душой, всем сердцем, всем своим существом. И сейчас вы мешаете мне следовать за любимым человеком! С дороги, барон, с дороги! - она твердо двинулась на Лоренсо, но не учла решимости сеньора де Скорси помешать.ей осуществить задуманное. Тот пропустил ее вперед, а потом, легко поднял и перекинул через плечо. - Отпустите! Немедленно! - но никто не слушал. Донеся Кару до спальни, Лоренсо втолкнул ее в комнату и запер дверь на ключ. Девушка осталась взаперти, обреченная метаться из угла в угол, в бессильной ярости круша мебель.
Минуты тянулись бесконечно. Наступил рассвет. Принесли завтрак, который Кара со злости швырнула в стену. Ее душила обида на Лоренсо и Чара. На первого - за его непрошенную заботу и недоверие, на второго - на нанесенный удар в спину. Во всяком случае, заговор между Чаром и бароном она воспринимала именно так.
От входа до окна было двадцать два шага. От изголовья кровати до стены - двадцать восемь. В прыжке до потолка достать не удалось. Вода в кувшине закончилась, а сам кувшин разбился, усыпав пол глиняной крошкой. Одеяло кололось. Подушка была слишком велика.
Солнце высоко поднялось над горизонтом, время близилось к полудню. Тщетно девушка пыталась уловить стук подков. Во дворе царил привычный гомон. Жизнь шла своим чередом. Инквизиторы не возвращались. Особых причин для волнений не было, Кара давала себе в этом отчет. Чар в облике медведя на ее глазах за считанные секунды превратил бруксу в груду жалких клочков. Так к чему волноваться, когда с ним еще четверо инквизиторов, пусть не оборотней, но весьма опытных в этих делах? Но сердце было не на месте. И не принимало никакие доводы.
Сжав в ладони фибулу, Кара пыталась уловить, жив ли даривший ее человек. Камень был теплый, почти горячий. Он жег руки, потом становился ледяным, потом вновь раскалялся. Девушка сжалась в комочек на кровати, хотела плакать, но не могла. В голову приходили картины одна хуже другой. И чем больше проходило времени, тем страшнее становилось. Счет до десяти не помогал ни капли. Хваленое хладнокровие испарилось как роса под солнцем. Когда принесли обед, Кара даже не повернула голову в сторону выхода. Видимо, Лоренсо об этом доложили. Во всяком случае, он вскоре зашел сам.