Она неспешно, словно бы нехотя, сделала первый шаг. На Германа не смотрела, а он испытывал только одно желание - исправить это. Внушить ей желание, чтобы она не хотела отводить от него взгляда, пусть даже морда лица Ильинского к этому совсем не располагала.
- Ты спрашивала меня, думал ли я о другой, когда тебя трахал.
Он намеренно использовал это грубое слово, обхватив одной рукой запястье Нино и притягивая её к себе так, чтобы она встала между его ног, спиной к нему.
- Я была не…
- Ты была права.
Он поднялся, вставая позади. Вжался собой в тело Нино, понуждая её наклониться вперёд и опереться руками на стол. Приподнял край её футболки, скользнул пальцами по разгорячённой коже. В этот раз он собирался любить Нино долго, покуда хватит сил у обоих.
- Ты была права, задавая этот вопрос.
Футболка улетела в дальний угол кабинета, Герман склонился, прикасаясь губами к выступающим позвонкам на шее Нино.
- Нет. Я о ней не думал, - выдохнул шёпотом, после чего втянул в лёгкие кислорода, приправленного ароматом кожи Нино. - И не буду думать сейчас. И надеюсь, что ты тоже не будешь думать ни о ком, когда я буду с тобой и в тебе.
Приспустив кружево бюстгальтера, Ильинский прикоснулся к напряжённым твёрдым соскам, и когда услышал короткое «да» на выдохе, растянул губы в удовлетворённой улыбке.
- «Баклажан»?
- Там шумно.
- М-м-м… что-то итальянское? Может, грузинское? О, точно! Грузинская кухня однозначно! Герман, ты вообще меня слушаешь?
Ильинский стёр с лица улыбку, которая появлялась там помимо воли каждый раз, когда его взгляд останавливался на гладкой поверхности стола, где он вчера брал Нино, и посмотрел на сестру.
- Слушаю. Ты предлагала «Баклажан».
- Нет, это невыносимо! И всё решено - я беру на себя организацию вашего свидания.
- Хорошо. - Герман снова улыбнулся. - Тебе я доверяю полностью.
- Какая честь!
Ира рассмеялась, поднимаясь из-за стола. Он видел, что она хочет спросить о чём-то ещё, но сдерживается. И был этому рад - делиться тем самым сокровенным, что и без того было написано у него на лице, не хотелось. Впрочем, мгновением позже все его мысли о чём бы то ни было испарились, заместившись таким отчаянным страхом, что от него позвоночник сковало льдом.
В кабинет без стука влетел Ян, который выдавил из себя всего четыре слова, показавшиеся Герману смертным приговором:
- Нино с Алиной… пропали.