— Вот что я скажу вам в ответ, Петр Иванович, — проговорила Настасья спокойно, отступая, в свою очередь, на два шага назад, — не знаю, кто посеял в вашей голове порочащие меня мысли о том, что я-де, будучи якобы замужней женщиной, прыгаю к посторонним мужчинам под лодку, но утверждение сие является гнусной клеветой. Однако не буду отрицать того факта, дорогой-не мой Петр Иванович, что я испорчена, должно быть, настолько, что, будь дражайший мой супруг Алексей Михайлович жив — и тогда бы, да, Петр Иванович, и тогда бы я все равно прыгнула к вам под лодку! И мне, не скрою, очень жаль, что для вас гораздо важнее светские условности, чем мои к вам — исключительно гипотетические — чувства. Теперь же вы вольны идти, куда пожелаете.
Проговорив все это, Настасья Павловна уже собиралась было проследовать мимо Петра Ивановича к лестнице на второй этаж, как вдруг рядом с ними оказался любезный дядюшка Анис Виссарионович, коего тут только и не доставало.
— Настенька, а что же ты не попросила меня познакомить тебя с Петром Ивановичем? — вопросил Фучик, погрозив Оболенской пальцем — так, словно журил несмышленое дитя — и жест этот в Настасье Павловне вызвал отчего-то сильную досаду. Ей сейчас совсем не желалось притворяться перед Анисом Виссарионовичем, да и общество Шульца стало совсем в тягость от того, что она уже успела пожалеть о том, что только что ему наговорила. — Но вы, я вижу, и сами управились, — довольно заключил тем временем дядюшка, потирая руки. — Хороша моя племянница, а, Петя? — повернулся Фучик к Шульцу и заговорщически тому подмигнул.
— Дядюшка! — в который раз за сегодняшний вечер возмутилась Настасья Павловна и хотела уже было наконец удалиться, оставив мужчин обсуждать ее персону без ее непосредственного участия, как внимание ее привлек неожиданный шум в саду. Обернувшись к двери на веранду, сквозь стеклянные створки ее Настасья Павловна увидела несущееся со всех ног прямо по дядюшкиным клумбам металлическое пианино, в усердии погони выпускающее в воздух облачка пара, а аккурат перед ним — улепетывающего что есть мочи Ковалевского. Когда Моцарт почти уже настиг несчастного, крышка бездонного чрева его приподнялась и оттуда вытянулся металлический язык, во мгновение ока нависнув над несчастным графом и грозя поглотить его в ту же секунду, но не тут-то было. Замерев от ужаса, Оболенская наблюдала за тем, как Ковалевский, извернувшись, кинулся к соседней двери веранды, и тут же следом за ним в помещение протиснулся и Моцарт, и, размахивая на бегу языком, помчался по бальной зале следом за своей жертвой на глазах у всех гостей.