— А где Марго?
— Вы имеете в виду вашу сообщницу? — поинтересовалась Настасья Павловна.
— Я имею в виду брошенную царскую дочь! — рявкнул в ответ штабс-капитан и забормотал себе под нос — так, что Оболенская с трудом разобрала его слова:
— Но скоро он за все заплатит. За нее, за меня…
— Эта женщина — царская дочь? — уточнила Настасья Павловна, поджав губы, лишь бы не рассмеяться презрительно от одного только подобного предположения.
— О да! Ее мать, красивейшая женщина, актриса императорского театра, была вероломно обманута похотливой свиньею, которую зовем мы своим императором! Но скоро придет ему на смену новый повелитель! И все они вспомнят обо мне… все, кто не хотел меня замечать… все, кто вынудил бесчисленные эти лета гнить, нося звание ничтожного штабс-капитана! А я был способен на большее! На великие дела! — Голос Леславского сорвался на крик, затем внезапно сделался заискивающим, когда он повторил свой вопрос: — Так где она?
— Должно быть, рассказывает Всевышнему стишок про рубин, гагат, александрит, изумруд и алмаз, кои вы похитили у императорской семьи, — пожала плечами Настасья Павловна, стараясь не слишком откровенно смотреть за спину Леславского, где уже находился Шульц.
— Вы убили ее! — воскликнул штабс-капитан неожиданно визгливо, но столь же внезапно успокоившись, снова забормотал: — Ну ничего, ничего… у меня уже есть ее кровь…
С этими словами потянулся Леславский к одному из рычагов металлического монстра и в сей же момент прыгнул на него сзади Петр Иванович. Но до того успел штабс-капитан все же привести машину в действие и, пока мужчины катались по полу, охваченные пылом борьбы, Оболенская смотрела, как изобретение Алексея Михайловича начинает извергать пар. Позади нее мгновенно встревожился Моцарт и, ухватив Настасью Павловну за юбку, потянул было прочь, да только никак не могла она сделать ни единого шагу, словно бы сознание ее боле ей самой не принадлежало…
Чем внимательнее вслушивался Петр Иванович в беседу, что затеяла Оболенская с Андреем Васильевичем Леславским, тем больше ужасался. И весь личный ужас лейб-квора Шульца состоял в том, что женщина, которой он доверился и перед которою открылся, была вовсе не той, за кого себя выдавала все то время, что прошло с момента их знакомства.
Он мысленно отмахивался от слов-жал, которые витали вокруг него, будто подземная пещера решила самовольно свести Петра Ивановича с ума, отражая от своих стен признания Оболенской многократным эхом. Но как ни старался, в воспаленном мозгу слышен был рефрен, и суть его состояла в простой истине — Настасья Павловна была приставлена к нему кем-то и, находившись подле него, выполняла чьи-то указания.