— Отпустил он, — Двахмир едва сдержался, чтобы не плюнуть. — А ведь всего этого могло бы и не быть. Всего-то навсего надо было твоей поганой мамочке…
— Не смей про маму, — глухо выговорил Эрм.
— А то что? — зло прищурился Двахмир. — Снова вызовешь? Да как бы тебе теперь не с руки! А про маму твою, — предпоследнее слово он выплюнул с ненавистью, — могу повторить всё то же самое, что сказал тогда! Грязная, мерзкая, сволочная…
— Заткнись, — тихо бросил Эрм. — Закрой рот.
Двахмир не видел, какой вулкан грохочет в душе пойманного. Как все дети Истинного Народа, он жил взаймы, черпая силу в артефактах Опоры, не знал иного, и потому многое было сокрыто от него. Но тихий голос бывшего друга словно сдвинул с места даже не стены, а сам фундамент башни, на котором держалась Опора Поющего Острова, и ощущение возникло неприятнейшее. Ощущение собственной жалкой беспомощности перед свирепой стихией, готовой разразиться страшным, сметающим всё на своём пути ураганом, против которого не было и не могло быть защиты…
Он присел на корточки, чтобы смотреть в лицо пленнику. Повторил тихо:
— А ведь всего-то навсего надо было вам отдать мне Рамову. Что, трудно было? Ведь я же просил!
— Как просил… Привёл ей на замену десятерых. Их матери наверняка ведь тоже просили тебя, не так ли? Оставь, не трогай, пощади. Ты их послушал? Нет. И ещё ждал после этого, что услышат тебя…
Мать Плойза пришла тогда в Тахмиродолу, разговаривала с хозяйкой. Её беспокоила связь сына с низинной девушкой соседей, ставшая чересчур глубокой на её взгляд. Судьба несчастной была решена в два счёта задолго до собственно просьбы младшего Двахмира…
— Это другое…
— Что — другое? Что? — Эрм по-прежнему говорил тихо, но каждое его слово било в уши со страшной силой. — Пнуть слабого. Отобрать у слабого. Обречь на муки того, кто слабее. Вот она, вся наша сила, и вот оно, всё наше благородство. А местные живут иначе, знаешь ли. У них нет Опор, подобных нашим. Они берегут и спасают тех, кого жрём мы. Даже ценой собственной жизни. Знаешь, если они все погибнут в боях или в наших Опорах, смерть не умалит их величия. А ты что оставишь после себя, какую память? Что, скажешь, не плодил бастардов с низинными? Плодил, по глазам вижу. Полукровки дают в Опоре больше Силы, это всем известно. Но они — твои дети, и пусть твоя гнилая совесть не шепчет тебе жалкие оправдания про низкую кровь. Низкой крови в них половина, а вторая половина — твоя. Сколько сыновей ты отправил в утиль за последний год? Дочерей? Ты вообще их считал?
— Да пошёл ты, — Двахмир резко поднялся. — Будешь ещё лечить… тоже мне, «друг». Сам-то святее Небес Обетованных, как я погляжу. Предатель и перебежчик. Аж светишься.