— Ты хочешь сказать, что носишь теперь ребёнка бога? — спросила Оля недоверчиво. — Этакого маленького иисусика?
Я медленно накрыла лоб рукой: фэйспалм. Но, с другой стороны, а чего я ждала? Я, я сама, на месте Ольги, я бы — поверила? Да никогда в жизни!
— Нет, конечно же, Оля, — сказала я мягко. — Ничего такого я не хочу сказать. Это ребёнок опера, расследовавшего убийство. Между нами проскочила искра. Поезд, дорога, адреналин. Всё.
— Римус, ты не договариваешь, — сердито сказала Ольга. — Что ты утаиваешь?
И меня внезапно накрыло. Отчаянием, злостью, болью, пустотой в том месте, где сейчас должен быть Похоронов, но его там не было, и пустота болела. Так бывает. Бывает, что пустота — болит. И ничем ту боль не уймёшь, никак не преодолеешь, с ней остаётся только смириться.
— Ты требуешь от меня откровенности, Оля, — сказала я, всё-таки удержав свой язык от совсем уже непоправимых слов. — Но ты не хочешь верить моим словам, и какая тут может тогда откровенность? Да, я рассказала тебе не всё. Но ты не веришь. Ты не хочешь верить. Ты даже попытаться начать поверить не хочешь. А я не в твоём суде, прости. Не на скамье подсудимых. Выкинь из головы всё услышанное; твой племянник или племянница — дитя полицейского. Следователя, работавшего по тому убийству. Всё.
Я встала из-за стола, отошла к окну. Больно? Очень. Но — сама виновата. Не надо было лезть в ненужную откровенность. Надо было зубами и когтями держаться за версию следователя, делать невинные глазки, мямлить, только — не правду. Настоящая правда выглядит фантастикой, выдумкой, бредом, но только не тем, чем она есть на самом деле, — собственно правдой.
— Я понимаю, — сказала Оля мне в спину, — ты пережила серьёзное потрясение. Может быть, тебе стоит пойти к психологу…
Вот оно! Вот — началось. Больничный дух палаты номер шесть приподнял мне волосы дыбом: я испугалась! Реально оказаться в Кащенке, из-за своего языка болтливого — как вам перспективка? Мне она такая с приплатой не нужна.
— Оля, — не оборачиваясь, сказала я тихим, но твёрдым, железным по оттенку голосом, до того железным, что аж привкус во рту появился, — если ты продолжишь говорить о психологе, я уйду прямо сейчас и никогда сюда больше не вернусь.
— Но то, что ты рассказала мне…
— Не требует никакого лечения. Мне приснилось. Я, может, книгу об этом сне напишу. Мистическую. И её издадут миллионным тиражом как Гарри Поттера. Вот видишь, как ты купилась, ты поверила!
Дикие, лживые слова сами соскакивали с языка почти против моей воли. Я завралась уже настолько, что сама с трудом понимала, что именно я несу. Но одно я осознавала совершенно точно: никогда! Никогда больше и никому в жизни я не расскажу про Похоронова!