— Да, — почесала я в затылке, — есть такое… Но я не рисовала уже много дней.
Что тоже было правдой. С тех пор, как родила, я действительно больше не рисовала. И не хотелось. Может быть, дар мой пропал? Так же внезапно, как и появился. Я слышала, такое бывало после рождения детей…
Как будто ребёнок, покидая мамино тело, забирал её способность с собой. Вовсе не факт при этом, что у Насти прорежется страсть к рисованию. Способность не обязательно возрождалась в точности в том виде, в каком она была у родителя. Может, дочь увлечётся вышивкой бисером. Или выжиганием по дереву, как знать.
— А вот и проверим, — мотнула кудрявой головой Оксана.
— Хорошо, — решилась я. — Вот только ластоньку нашу укачаю…
Настя не стала капризничать и выделываться, уснула быстро. Я бережно устроила её в кроватке. Осторожно накинула покрывальце. В доме было тепло, отопительный сезон уже начался. В Питере его включают намного раньше, чем в южных городах. И правильно: здесь холоа наступают быстрее.
Я осторожно потянула лист из папки, небрежно брошенной на моём рабочем столе:
— Что ты хочешь, чтобы я нарисовала? — спросила я у Оксаны.
— Меня! — тут же отозвалась она, присаживаясь на краешек стола.
— Свет загораживаешь, сдвинься, пожалуйста.
Оксана послушно встала и отошла.
Волшебного карандаша у меня не было, я истратила его на исправление судьбы Ольги. Он переломился пополам, а потом и вовсе раскрошился в тончайшую пыль.
Для Оксаны я сделала рисунок в тёплых тонах. Тоненькая кудрявая девочка где-то в пресс-конференц зале какого-то, пожалуй, международного даже института. Призрачные полупроявленные крылья за спиною. И бейджик на груди: «Профессор детской трансполантологии Мрачнова Оксана»
— Ой, — серьёзно выдохнула та. — Этого не может быть!
— Правильно, — улыбнулась я, отдавая младшей гарпии лист. — В мои рисунки не стоит верить. Только тогда они начнут сбываться….
И пошли дни, один за другим, в заботах и хлопотах. Настюхины какашки, её первая беззубая улыбка, задорные песенки на младенческом языке занимали практически всё моё время. Некогда было задуматься. Некогда — вспоминать…
Дождливый июль сменился солнечным августом, а вслед за августом снова пришла осень, тронула золотыми пальцами кроны деревьев, пустила короткие липкие паутинки бабьего лета порхать в воздухе, солнце снова двинулось по небосклону в сторону юга, сокращая световой день почти по десять минут в сутки.
Однажды я видела стаю диких серых гусей, опустившийся на берега Лахтинского разлива… Огромные тяжёлые птицы подняли на мелководье невообразимый гвалт. А потом тихо снялись ночью и исчезли, словно их здесь никогда и не было.